Все страньше и страньше! — вскричала Алиса. (Она была так удивлена, что на мгновение совсем забыла, как правильно говорить по-английски.) — Теперь я удлиняюсь, как огромнейший телескоп, который когда-либо был на свете! Прощайте, ноги! (Потому что, когда она посмотрела вниз на свои ноги, они, казалось, почти исчезли — так они удалились.) О мои бедные маленькие ножки! Хотела бы я знать, дорогие, кто станет теперь надевать на вас чулки и башмаки? Я уверена, что мне это не удастся. Я сейчас слишком далеко, чтобы заботиться о вас: вы должны справляться сами как сумеете...
«Но необходимо быть доброй к ним,— подумала Алиса, — иначе, пожалуй, они не захотят пойти туда, куда мне нужно. Позвольте: каждый Новый год я буду дарить им новую пару башмаков!»
И она начала строить планы, как всё это будет. «Их придётся отправлять с посыльным, — думала она. — И как получится забавно: посылать подарки своим собственным ногам! И как странно будет выглядеть адрес:
Алисиной Правой Ноге, Эсквайру,
Коврик
близ Каминной Решётки (С приветом от Алисы)».
— Ну что за чепуху я говорю!
В это мгновение она ударилась головой о потолок зала: она была уже больше девяти футов в высоту. И вот она наконец взяла золотой ключик и поспешила к двери в сад.
Бедная Алиса! Всё, что она могла сделать — это, лёжа на боку, смотреть одним глазом через раскрытую дверь в сад. Но пытаться проникнуть туда было ещё более безнадёжным, чем прежде. Она села и снова принялась громко плакать.
— Тебе должно быть стыдно! — сказала Алиса. — Такая большая девочка, как ты (она с полным правом могла говорить это!), и так вопить! Замолчи сейчас же, я тебе приказываю!
Но она продолжала плакать, проливая вёдра слёз, до тех пор, пока вокруг неё не образовалось большое озеро, около четырёх дюймов глубины, достигшее половины зала.
Спустя некоторое время она услышала лёгкий топот ног в отдалении и поспешно вытерла глаза, чтобы видеть, кто это приближается. То был Белый Кролик, который возвращался назад, блестяще одетый, с парой белых лайковых перчаток в одной руке и большим веером в другой. Он мчался вдоль зала рысью, страшно торопясь и бормоча на бегу:
— О Герцогиня, Герцогиня! О! Она придёт в неистовство, если я заставлю её ждать!
Алиса была в таком отчаянии, что готова была просить помощи у кого угодно, поэтому, когда Кролик поравнялся с ней, она начала тихим, робким голосом:
— Прошу вас, сэр...
Кролик сильно вздрогнул, уронил белые лайковые перчатки и веер и умчался прочь в темноту так быстро, как только мог.
Алиса подняла веер и перчатки и, потому что в зале было очень жарко, принялась обмахиваться веером, при этом говоря без остановки:
— Ну и ну! Как всё сегодня странно, а вчера всё шло совсем как всегда. Интересно: изменилась ли я за ночь? Позвольте мне подумать: была ли я той же самой, когда встала утром? Я как будто припоминаю, что чувствовала себя немного иной. Но если я — не я, то, спрашивается, кто же я такая вообще? Ах, это величайшая из головоломок!
И она принялась мысленно перебирать всех знакомых детей одного с ней возраста, чтобы узнать, не превратилась ли она в кого-нибудь из них.
— Я уверена, что я не Ада, — сказала она, — так как её волосы падают такими длинными завитками, а мои совсем не завиваются. И я уверена, что не могу быть Мабэль, потому что я знаю множество вещей, а она... О! Она знает так мало! Кроме того, она — это она, а я — это я. О! Как это всё запутано! Посмотрим, знаю ли я всё то, что знала прежде. Позвольте: четырежды пять — двенадцать, и четырежды шесть — тринадцать, и четырежды семь... О! Я никогда не дойду до двадцати этим способом! Впрочем, таблица умножения ещё ничего не значит. Попробуем географию. Лондон — столица Парижа, и Париж — столица Рима, и Рим... Нет, это всё неправильно, я уверена. Я, должно быть, всё-таки превратилась в Мабэль! Я попробую прочитать наизусть: «Там, где весёлая пчела...»
Она сложила ладони на переднике, как будто отвечая урок, и начала повторять стихи, но её голос звучал хрипло и странно и слова получались совсем не те, какими они должны были быть:
Там, где лениво плещет Нил
Среди седых песков,
Весёлый юный крокодил
Плывёт меж тростников.
Он режет звонкую струю,
Хвостом блестящим бьёт,
На золотую чешую
Дождём он воду льёт.
Раскрыл, смеясь, зубастый рот
(Вы сделать так смогли б?)
И нежным голосом зовёт
Туда проворных рыб.
— Я уверена, что слова совсем не те! — вскричала бедная Алиса, и её глаза снова наполнились слезами, когда она попробовала продолжать. — Безусловно я — Мабэль после всего этого. И я должна жить в её противном доме, где такие скучные люди. И я должна учить так много уроков. Нет, я ещё поразмыслю над этим! Если я Мабэль, я лучше останусь здесь. Напрасно они будут совать головы в колодец и звать: «Выйди к нам, дорогая!» Я только посмотрю вверх и спрошу: «Кто я такая теперь? Прежде всего скажите мне это». И потом, если мне понравится быть тем, кем они меня назовут, я выйду; если же нет, я останусь здесь до тех пор, пока я являюсь ещё кем-то другим... Но, о горе! — закричала Алиса, обливаясь снова потоком слёз. — Я сейчас хотела бы, чтобы они действительно сунули головы в колодец. Мне очень надоело быть совсем одной здесь!..
Сказав это, она посмотрела на свои руки и с удивлением увидела, что, пока говорила, она надела на одну из них маленькую белую лайковую перчатку Кролика. «Как я могла сделать это? — подумала она. — Я, должно быть, снова стала маленькой». Она поднялась и подошла к столу, чтобы с его помощью измерить себя, и нашла, что приблизительно она была теперь около двух футов высоты и продолжала стремительно уменьшаться. Она очень скоро догадалась, что причиной всему был веер, который она держала, и поспешно бросила его как раз вовремя, чтобы не исчезнуть совсем.
— Я едва спаслась! — воскликнула Алиса, сильно испуганная неожиданной переменой, но очень довольная тем, что она всё ещё существует. — Ну, теперь в сад!
И она побежала изо всех сил обратно к низенькой двери. Но — увы! Дверца была снова заперта, и золотой ключик лежал на стеклянном столе, как прежде. «Дело даже хуже, чем прежде, — подумала девочка: — я никогда раньше не была такой маленькой, как сейчас, никогда! И я заявляю, что это очень, очень плохо!»
Вдруг её нога поскользнулась, и в следующий момент — шлёп! — Алиса очутилась по самый подбородок в солёной воде. Её первой мыслью было, что она каким-то образом упала в море.
— Но если так, то я могу возвратиться по железной дороге, — сказала она себе. (Алиса только однажды в жизни побывала на морском побережье и пришла к заключению, что, где бы вы ни были на английском берегу, вы всюду встретите в море множество кабинок для раздевания, а за ними детей, роющих песок деревянными лопатками, затем ряд меблированных домов и ещё дальше — железнодорожную станцию.) Однако она скоро поняла, что находится в озере слёз, которое наплакала, когда была девяти футов ростом.
— Жаль, что я так ревела! — сказала Алиса, плавая вдоль и поперёк озера и пытаясь из него выбраться. — Теперь я должна быть наказана, утонув в своих собственных слезах! Конечно, это будет очень странная вещь. Но сегодня всё странно.
Тут она услышала, будто кто-то плещется совсем недалеко от неё, и подплыла ближе, чтобы рассмотреть, что там такое. Сначала она подумала, что это, может быть, морж или гиппопотам, но затем вспомнила, как она теперь мала, и вскоре разглядела, что это только Мышь, которая, подобно ей самой, поскользнувшись, упала в озеро.
«Есть ли какой-нибудь смысл, — размышляла Алиса, — заговорить с этой Мышью? Но здесь всё так необычно, и я почти убеждена, что она умеет говорить. Во всяком случае, нетрудно попробовать». И она начала:
— О Мышь! Знаете ли вы выход из озера? Я очень устала, плавая в нём, о Мышь! (Алиса думала, что это самый правильный способ разговаривать с Мышью: она никогда прежде не делала ничего похожего, но вспомнила то, что читала в латинской грамматике своего брата: «Мышь—мыши—мышью—о мышь!»)
Мышь смотрела на неё несколько вопросительно и, казалось, подмигивала ей одним из своих маленьких глаз, но ничего не отвечала.
«Может быть, она не понимает по-английски, — подумала Алиса. — Я предполагаю, это французская Мышь, которая прибыла ещё с Вильгельмом Завоевателем». (Так как при всех её познаниях в истории Алиса не очень ясно представляла себе как много лет назад это случилось.) — Итак, она вновь начала по-французски:
— Уэ ма ша? (Где моя кошка?) — что было первым предложением в её французском учебнике.
Мышь неожиданно сделала скачок из воды и, казалось, затрепетала от ужаса.
— О, прошу прощенья! — поспешно поправилась Алиса, опечаленная тем, что оскорбила чувства бедного животного. — Я совершенно забыла, что вы не любите кошек.
— Не люблю кошек! — вскричала Мышь пронзительным, страстным голосом. — А ты любила бы кошек, если бы ты была мною?
— Ну, возможно, нет, — сказала Алиса примирительным тоном. — Не сердитесь на это! И всё-таки жаль, что я не могу показать вам нашу кошку Дину: я думаю, вы полюбили бы кошек, если бы только могли её увидеть. Она такое милое, тихое существо, — обращаясь наполовину к самой себе, продолжала Алиса, лениво плавая в озере. — И она так заботливо чистится у огня. И лижет свои лапки, и моет мордочку... И она такая нежная и аккуратная, когда её кормишь... И она так замечательно ловит мышей!.. О, простите меня! — воскликнула Алиса снова, так как Мышь вся ощетинилась, и она ясно почувствовала, что Мышь на этот раз окончательно разгневана. — Мы не будем больше говорить о ней, если вы этого не желаете.
— Мы не будем говорить, в самом деле! — вскричала Мышь, которая вся дрожала вплоть до кончика хвоста. — Как будто бы я хотела говорить об этом! Мы, мыши, всегда ненавидим кошек: омерзительные, низкие, пошлые существа! Я не хочу слышать этого слова!
— Я не буду больше, — сказала Алиса, сильно затрудняясь найти другой предмет разговора. —Любите ли... любите ли вы... собак?
Мышь не ответила, и Алиса горячо продолжала:
— Есть такая милая, замечательная собачка, совсем недалеко от нашего дома... Маленький терьер с блестящими глазами, знаете ли... с... о! такой длинной, кудрявой каштановой шерстью! И он хватает всё, что вы бросаете ему, и становится на задние лапки, и просит обедать, и чего только он не умеет делать! Не могу вспомнить и половины всего. Знаете ли, он принадлежит фермеру, и хозяин говорит, что он очень полезен и стоит сто фунтов! Фермер говорит, что терьер истребляет всех крыс и... о дорогая! — вскричала Алиса огорчённым тоном. — Мне очень жаль, я снова вас рассердила! — так как Мышь поплыла прочь от неё с быстротой, на какую только была способна, по пути производя в озере настоящее волнение.
Тогда Алиса ласково позвала Мышь:
— Дорогая Мышь! Вернитесь обратно, и мы больше не будем говорить ни о кошках, ни о собаках, если они вам не нравятся.
Когда Мышь услышала это, она повернулась и медленно поплыла назад к Алисе; её мордочка была совершенно белая («От гнева», — подумала Алиса.) Мышь произнесла глухим, дрожащим голосом:
— Выйдем на берег, и тогда я расскажу тебе свою историю, всю до конца, и ты поймёшь, почему я ненавижу кошек и собак.
Было самое время выбираться из воды: озеро буквально кишело птицами и зверьками, которые упали туда. Там были Утка, и Дронт, и попугай Лори, и Орлёнок, и множество других странных созданий. С Алисой во главе вся компания поплыла к берегу.
© «Онлайн-Читать.РФ», 2017-2024
Обратная связь