в которой описывается продолжение и конец славной битвы Дон-Кихота с бискайцем.
Мы оставили Дон-Кихота и мужественного бискайца в тот момент, когда первый собирался разрубить второго пополам как яблоко. На этом интересном месте и остановилось повествование. Это очень огорчало меня, и удовольствие, испытанное мною при чтении такой прекрасной книги, уступило место досаде, когда я подумал, как мало надежды отыскать продолжение этого замечательного рассказа. Мне, однако, казалось невозможным, чтобы такой славный рыцарь, как Дон-Кихот, не нашел бытописателя, который поведал бы миру об его неслыханных подвигах. Мне не хотелось верить, чтоб он оказался лишенным той чести, которой удостоились Платир и другие странствующие рыцари, имевшие иногда по нескольку историков, оставивших нам подробные описания не только подвигов и деяний этих рыцарей, но даже и самых сокровенных помыслов их, не стоящих ни малейшего внимания.
Повторяю, я никак не мог помириться с мыслью, что эта интересная история так и осталась неоконченною, и только разве одно всесокрушающее время, думал я, могло уничтожить или погребсти ее в пыли какого-нибудь архива. С другой стороны, говорил себе я, если в числе книг нашего героя нашлись такие современные сочинения, как «Лекарство от ревности», «Нимфы», «Генаресский пастух» и т. п., то ясно, что его собственная история никак не может принадлежать к очень отдаленным временам, и что если она даже не вся написана, то, во всяком случае, должна еще жить в памяти жителей его околотка.
Я томился желанием узнать дальнейшие похождения нашего бессмертного соотечественника Дон-Кихота Ламанчского, этого храброго рыцаря, который в наш жалкий прозаический век решился воскресить странствующее рыцарство, посвятив свою жизнь преследованию зла, защите добра и покровительству несчастных.
Как в этом, так и во многих других отношениях Дон-Кихот достоин вековечных похвал. Впрочем, следовало бы, по справедливости, сказать спасибо и мне за те неусыпные старания, которые я прилагал к отысканию и изданию в свет конца этой истории. Конечно, если бы не счастливый случай, все мои старания не послужили бы ни к чему, и мир был бы лишен громадного удовольствия прочесть полную историю Дон-Кихота.
Проходя однажды по улице Алькана в Толедо, я увидел мальчика, продававшего старые рукописи торговцу шелковыми обрезками. Подталкиваемый ненасытною любознательностью, побуждавшей меня поднимать и прочитывать каждый клочок бумаги, попадавшийся мне на улице, я взял из рук мальчика одну тетрадь, оказавшуюся написанной по-арабски. Не зная этого языка, я оглянулся вокруг себя, в надежде увидеть где-нибудь мориска[*], который мог бы прочесть и перевести мне эту рукопись. Конечно, в знающих арабский язык не могло быть недостатка в городе, где так много арабов. Отыскав мориска, я сунул ему в руку тетрадь и попросил его сказать мне, о чем в ней написано. Не успел он прочесть нескольких строк, как принялся громки хохотать. На мой вопрос, чему он смеется, он ответил:
— Меня рассмешила тут одна выноска на полях.
И, продолжая хохотать, он, перевел мне следующее:
Эта, так часто упоминаемая здесь, Дульцинея Тобосская славилась, как говорят, по всему Ламанчу своим необыкновенным мастерством солить поросят.
Услыхав имя Дульцинеи Тобосской, я онемел от удивления. Мне тотчас же представилось, что эта рукопись не что иное, как история Дон-Кихота. Я попросил мориска прочесть мне заглавие тетради.
«История Дон-Кихота Ламанчского, написанная арабским бытописателем Сидом Гаметом Бен-Энгели», прочел он.
Трудно описать восторг, охвативший меня при этом подтверждении моей догадки! Однако я сдержал себя, притворившись, что эти тет-ради, в сущности, нисколько меня не интересуют и что если я и готов приобрести их, то только из сострадания к бедному мальчику, которому трудно было найти на них покупателя. Таким образом мне удалось приобрести всю историю Дон-Кихота за полреала. Если бы мальчик мог видеть, что происходило в моей душе, то он, наверное, взял бы с меня в двадцать раз более, и я бы дал, лишь бы не упустить этого сокровища, которое я столько времени напрасно искал.
Отведя мориска в сторону, я спросил его, не может ли он перевести мне все тетради на испанский язык, ничего не убавляя и не прибавляя, и обещал дать ему за это, что он потребует!.. Он оказался очень скромным, удовольствовавшись только ящиком изюма и четырьмя мешками пшеницы, и обещал исполнить эту работу скоро и аккуратно.
Чтобы упростить дело и постоянно иметь на глазах свое сокровище, я увел мориска к себе в дом, где он ровно в шесть недель и окончил весь перевод, совершенно в том виде, в каком он теперь появляется в свет.
В первой тетради был довольно хороший рисунок, изображавший битву Дон-Кихота с бискайцем, или, вернее, тот момент её, в который мы оставили их в предыдущей главе, когда один готовился напасть, а другой — защищаться. У ног мула бискайца была надпись: дон Санчо де-Аспетиа, а у ног Росинанта — Дон-Кихот. Россинант был изображен очень верно: длинный, тощий, костлявый, С такими впавшими боками, на которых свободно можно было пересчитать все ребра, и с такой чахоточною мордой, что вполне оправдывал свое название. Возле него был нарисован Санчо, державший за повод своего осла, под которым красовалась надпись: Санчо Занкас. В сущности, оруженосца Дон-Кихота звали Санчо Панца, но некоторые дали ему прозвище Занкас, вероятно, за его приземистую, толстую фигуру с короткими кривыми ногами.
Можно было упомянуть еще о некоторых мелочах, но так как они сами но себе незначительны и наша история нисколько не выиграла бы от них в правдивости, то мы их и опускаем. Относительно правдивости этой истории можно сказать, что она должна быть вне сомнения, хотя и написана арабом, то есть представителем народа, не особенно гоняющегося за истиной. Но в данном случае арабский историк из ненависти к нам скорее должен бы не договорить что-нибудь, служащее к нашему прославлению, чем перелить через край. И действительно, историк, о котором идет речь, очень краток во всех местах, где ему, по моему мнению, следовало бы особенно распространиться о подвигах ламанчского героя. Эта уловка недостойна историка, обязанного быть беспристрастным и правдивым, ни на минуту не жертвуя истиной низкому страху, корысти, вражде или партийности. История — зеркало истины, хранилище всех действий человека; она должна приподнимать пред нами завесу прошлого, полного великих примеров для настоящего и поучений для будущего.
Итак, если в предлагаемой мною повести читателю покажется что-нибудь неверным или недосказанным, то ответственность за это должна пасть на её автора, арабского историка.
Оговорившись таким образом, приступим к изложению дальнейшей истории Дон-Кихота так, как она написана арабским бытописателем.
При взгляде на мужественные и решительные позы двух бойцов, стоявших с занесенными друг на друга мечами, можно было подумать, что это два смертельных врага. Бискаец ударил первый и притом с такою силой и озлоблением, что если бы оружие не повернулось в его руке, то этот удар положил бы конец битве, а вместе с тем и дальнейшим похождениям нашего героя. Но судьба, хранившая его для новых подвигов, повернула меч в руке бискайца так, что, задев за левое плечо противника, он снес только часть его шлема и ранил ухо.
Какое перо может описать бешенство Дон-Кихота в то мгновение, когда он почувствовал удар! Выпрямившись на стременах и стиснув обеими руками меч, он нанес им такой страшный удар по голове бискайца, что у несчастного, несмотря на то, что он был закрыт подушкой, кровь брызнула сразу из носа, ушей и рта, и он непременно упал бы на землю, если бы не успел ухватиться за шею своего мула. Вскоре, однако, руки его опустились, а ноги выскочили из стремян. Испуганный мул, не чувствуя более узды, кинулся стремглав в сторону и сбросил с себя всадника, который грохнулся на каменистую поверхность земля.
Увидав это, Дон-Кихот поспешно соскочил, со своего коня, приблизился к бискайцу и, приставивши острее меча к его горлу, потребовал под угрозой смерти, чтобы тот сдался ему. Бискаец не мог проговорить ни слова, и озлобленный противник не пощадил бы его, если бы дама в карете, издали ожидавшая развязки этого поединка, полумертвая от страха, не поспешила к рыцарю с мольбою пощадить жизнь её слуги.
— Хорошо, прекрасная дама, — ответил Дон-Кихот, — я пощажу ему жизнь, но с условием, чтобы он дал мне слово отправиться в Тобозо, представиться там от моего имени несравненной Дульцинее и отдать себя в её полное распоряжение.
Ничего не понимая, не зная и даже не спрашивая, кто такая эта несравненная Дульцинея, дама без малейшего колебания согласилась на условия, предложенные ей рыцарем.
— Пусть же он живет под охраною вашего слова, — сказал Дон-Кихот, указывая мечом на бискайца. — Пусть будет обязан вам той милостью, которой он не заслужил от меня, так оскорбленного его надменностью!
© «Онлайн-Читать.РФ», 2017-2025. Произведения русской и зарубежной классической литературы бесплатно, полностью и без регистрации.
Обратная связь