в которой читатель узнает о странном приключении дуэньи Долориды, или графини Трифалды, с письмом Санчо Панцы к его жене.
У герцога был очень умный и ловкий дворецкий; он-то и устроил всю комедию, описанную в предыдущей главе. Роль Мерлина играл он сам, а в Дульцинею преобразил одного из молодых пажей. Желая позабавить своих господ, он устроил вскоре другую, не менее интересную и своеобразную мистификацию.
На другой день после происшествия в лесу, когда все возвратились в замок, под предлогом, что загонщики не нашли более подходящих зверей, герцогиня спросила Санчо, не начал ли он уже бичевания для разочарования Дульцинеи.
— Конечно, начал, — ответил тот: — я сегодня поутру дал себе пять ударов по голому телу.
— Чем? — продолжала герцогиня.
— Да просто рукой.
— Что же это за бичевание? Удары рукой в счет идти не могут, — сказала герцогиня. — Доброму Санчо следует постегать себя ремнем с железным крючком, а то всевидящий Мерлин останется недоволен и, чего доброго, назначит какое-нибудь еще более тяжелое средство для разочарования Дульцинеи.
— Едва ли, — возразил Санчо. — Ведь сеньор Мерлин сам объявил, что не нашел в своих колдовских книгах другого средства.
— Да, но все-таки он предупредил тебя, что ты непременно должен чувствовать удары и даже сохранить от них следы, без этого ничего не выйдет, и несравненная Дульцинея по-прежнему останется в своем печальном состоянии.
— Но у меня нет ни одного ремня, ваша герцогская милость! — проговорил Санчо. — Пожалуйте мне какой-нибудь ремешок, только потоньше и без крючков. Ведь мое тело хотя и крестьянское, но чувствует боль не хуже дворянского. И, посудите сами, если я совсем раздеру себя, то на что же я потом буду годен: ни служить своему господину я буду не в силах, как следует хорошему оруженосцу, ни быть губернатором, которому надо сидеть в присутствии, а не лежать.
— Ну, хорошо, — ответила герцогиня, — я завтра же дам тебе такой ремень, которым ты останешься вполне доволен: он и чувствовать себя даст, и маленькие следы оставит, и вместе с тем не лишит тебя возможности сидеть и вообще исполнять какие-либо обязанности.
— Кстати, госпожа светлейшая дама, — сказал Санчо, — позвольте доложить вашей милости, что я написал письмо своей жене, Терезе Панца. В этом письме я рассказываю ей о всем том, что случилось со мной с тех пор, как мы с ней расстались. Письмо это со мною. Мне осталось только написать на нем адрес. Очень было бы желательно, чтобы вы изволили его прочитать. Кажись, оно написано совсем так, как должны быть написаны губернаторские письма.
— С удовольствием. А кто его сочинил тебе? — осведомилась герцогиня.
— Кто же, как не я сам!
— Оно и написано твоею рукой?
— Нет. Я ведь не умею ни читать ни писать, я выучился только подписываться.
— Давай сюда письмо, я прочту, — сказала герцогиня, — Я уверена, что в этом письме вылился весь твой замечательный ум.
Санчо достал из кармана и подал герцогине следующее письмо, которое она прочла с удовольствием.
Письмо Санчо Панцы к жене его, Терезе Панца.
«Как те преступники, которых хорошо отодрали, всегда твердо сидят на осле, на котором их возит по всему городу, так и я получаю теперь губернаторство за то, что я дал себя выдрать. Милая Тереза, ты, конечно, сразу не возьмешь в толк, что я хочу этим сказать, да это и не нужно: после все поймешь. Дорогая моя супруга, я твердо решился, чтобы ты ездила в карете. Это нынче важнее всего, потому что кто не ездит в карете, о том говорят, что он ползает по земле на четвереньках. Ты теперь супруга губернатора, и интересно бы знать, кто теперь из наших будет стоить твоего мизинца? Посылаю тебе при этом письме зеленое охотничье платье, которое изволила мне подарить госпожа герцогиня; можешь сделать из него юбку и корсаж нашей дочери. О господине моем, Дон-Кихоте, здесь говорят, что он умный безумец и безумный умник, да и обо мне самом толкуют почти то же. Ну, да это плевать!.. Мы опускались в пещеру Монтезиноса, и мудрый волшебник Мерлин избрал меня для разочарования Дульцинеи Тобосской, которая в нашей стороне известна под именем Альдонсы Лоренцо. После трех тысяч трехсот ударов, которые я должен дать себе, эта дама сделается такою же разочарованною, как и ты. Впрочем, я уже пять ударов дал себе. Но ты не говори об этом никому, чтобы не вышло лишних толков. Ты знаешь, когда люди начнут толковать о чем-нибудь, то они называют белым то, что на самом деле черное, и наоборот. Через несколько дней я отправлюсь на свое губернаторство, где надеюсь набрать побольше денег. Все губернаторы первым делом хлопочут о том, как бы поскорее нажиться. Я поосмотрюсь там, и тогда извещу тебя: приезжать ли тебе с детьми, или пообождать, или и совсем не стоит ездить, что тоже может случиться. Длинноух, слава Богу, находится в вожделенном здравии, чего и тебе желаем. Госпожа герцогиня целует тебя тысячу раз, а ты, в благодарность за это, поцелуй её ручки две тысячи раз. Мой господин говорит, что ничто не обходится нам так дешево и так не ценится, как вежливость. Пока еще Бог не посылал мне второго чемодана с золотыми, но ты об этом не тужи, милая Тереза; бояться теперь нечего: все перемелется, когда я стану управлять островом. Только тяжело мне слышать, когда говорят, что как только я попаду в губернаторы, у меня явится такой аппетит, что я могу съесть самого себя. Ну, да это еще писано вилами на воде. Едва ли я буду таким дураком, чтобы заживо съедать самого себя. Надеюсь на одно, что ты станешь у меня богатою, всеми почитаемою, а следовательно и счастливою. Да пошлет тебе Господь всякого благополучия, и да хранит Он меня, чтобы я мог служить тебе. Писано в этом замке 20 июля 1614 года.
«Твой муж, губернатор Санчо Панца».
— Губернатор Санчо сделал здесь две ошибки, — заметила герцогиня: — во-первых, он напрасно пишет, что получает губернаторство за удары плетью, которые он согласился добровольно дать себе. Ведь когда мой супруг обещал ему остров, никто и не думал о том, что произошло вчера в лесу. Во-вторых, Санчо Панца сделал нехорошо, что выставил себя в этом письме таким корыстолюбивым. Он должен бы помнить, что слишком большая тяжесть разрывает мешок и что жадному губернатору нельзя верить, так как он способен торговать правосудием.
— Позвольте, ваша герцогская милость, — поспешил вывернуться Санчо, — я вовсе не то хотел сказать, что у меня вышло. Если вы изволите находить, что письмо написано не так, как следует, то я могу его изорвать и написать другое. Боюсь только, как бы я опять в чем не ошибся, если сам буду сочинять его. Я ведь еще не привык писать по губернаторскому.
— Нет, оставь это письмо, как оно есть, — сказала герцогиня. — Я покажу его моему супругу.
Проговорив это, она встала и пошла в сад, где собирались в этот день обедать.
Когда герцог прочитал письмо Санчо, которое его сильно насмешило, он приказал позвать к себе своего дворецкого и о чем-то долго советовался с ним. После этого все сели за стол. Едва успели покончить с десертом, как вдруг раздались звуки флейт и глухая барабанная дробь. Звуки были до такой степени печальны и зловещи, что все сидевшие за столом выказали явное смущение и беспокойство. Дон-Кихот едва мог усидеть на месте, предчувствуя какое-то новое необыкновенное приключение, а Санчо, весь дрожа с головы до ног, поспешил укрыться под креслом герцогини и даже закутаться, для большой безопасности, в её шлейф.
Посреди общего молчания и напряженного ожидания Дон-Кихота и его оруженосца в сад вошли двое мужчин в траурных волочившихся по земле платьях и с обтянутыми черным сукном барабанами в руках. За ними следовал флейтист, тоже весь в черном. В некотором расстоянии за музыкантами шагал человек гигантского роста, одетый в широчайшую и длиннейшую черную сутану, поверх которой, сбоку, на черной широкой перевязи, висел громадный меч в черных же ножнах и с черною рукояткой. Лицо гиганта было закрыто черным покрывалом, сквозь которое виднелась длинная белоснежная борода. Он выступал мерными шагами под такт музыки и держал себя вообще с большим достоинством.
Незнакомец медленно и торжественно приблизился к герцогу, поднявшемуся, подобно остальным с своего места, и хотел опуститься на колени, чему герцог, однако, воспрепятствовал, сказав, что не может допустить, чтобы такая почтенная личность унижалась перед ним. Тогда незнакомец откинул с лица покрывало, при чем глазам присутствующих представилась такая длинная, густая и ослепительно белая борода, какой никто раньше себе и вообразить не мог. Уставив проницательный взгляд на герцога, старик проговорил звучным и проникающим до глубины души голосом:
— Высоковельможный и всемогущий сеньор! Меня зовут Трифалдином Белобородым, я состою оруженосцем при графине Трифалды, или иначе, — дуэнье Долориде, которая прислала меня к вашему величию, чтобы попросить для неё у вашего великолепия позволения явиться к вам лично, так как она желает рассказать вашему всемогуществу свое горе, вызванное одною из самых удивительнейших в мире причин. Но предварительно она желала бы знать, не находится ли у вас в замке храбрый и непобедимый рыцарь Дон-Кихот Ламанчский, в поисках которого она, пешком и соблюдая беспрерывный пост, прибыла сюда из королевства Кандая. Разумеется, ей удалось это сделать только при помощи сверхъестественной силы. Она ожидает у ворот замка, и вашей светлости стоит лишь сказать одно слово, чтобы она предстала пред ваши ясные очи. Я сказал все.
Перебирая обеими руками свою бесконечную бороду, почтенный оруженосец спокойно стал ожидать ответа.
— Мы слышали, уважаемый Трифалдин Белобородый, о несчастии, постигшем графиню Трифалды, называемую волшебниками дуэньею Долоридой, — сказал герцог. — Можешь передать своей госпоже, что мы очень рады будем лицезреть ее, что храбрый рыцарь Дон-Кихот Ламанчский находится здесь и что она смело может рассчитывать на его великодушную помощь. Передай ей, что и лично я вполне готов служить ей всем, чем только в состоянии. Так как я сам принадлежу к благородному ордену рыцарей, то чувствую себя обязанным оказывать покровительство женщинам, в особенности угнетенным и страдающим вдовам, подобно графине Трифалды.
Старик с удивительным для его лет проворством преклонил колено, затем медленно повернулся и удалился тем же порядком, каким явился — под звуки заунывной музыки и мерным, торжественным шагом.
— Никогда, знаменитый рыцарь, — произнес герцог, обращаясь к Дон-Кихоту, — мраку злобы и невежества не удастся скрыть и затмить свет храбрости и добродетели. Всего шесть дней прошло с той счастливой для нас минуты, как вы вступили под кров этого замка, а между тем вас уже отыскивают здесь люди, явившиеся из далеких стран не в каретах, не на верблюдах, а пешком и с соблюдением строжайшего поста. Это доказывает, что слава ваша уже успела облететь весь мир и все страждущие видят в вас единственную защиту и спасение.
— Благодарю Господа за то, что Он, в Своей неизреченной милости, удостоил допустить меня сделаться странствующим рыцарем и этим послужить всем угнетенным, — смиренно сказал Дон-Кихот. — Жаль только, что здесь в настоящую минуту не присутствует управляющий замком вашей светлости; он тоже мог бы воочию убедиться в значении и пользе отвергаемого им странствующего рыцарства. Впрочем, время еще не ушло, и я твердо надеюсь, что этот скептик будет вынужден неотразимыми фактами сознаться в своем грустном заблуждении. Пусть явится сюда эта скорбная вдовица, и сила руки моей избавит ее от печали и слез.
© «Онлайн-Читать.РФ», 2017-2025. Произведения русской и зарубежной классической литературы бесплатно, полностью и без регистрации.
Обратная связь