о том, как Дон-Кихот, делая глупости, умел понимать и внушать умные мысли.
Переводчик этой интересной истории говорит, что на полях арабской рукописи в том месте, где начинается двадцать четвертая глава, он нашел следующую заметку, сделанную рукою самого автора, Сида Гамета Бен-Энгели:
«Я не в состоянии ни понять того, что описано в предыдущей главе, ни поверить, чтобы все это в действительности могло случиться с доблестным Дон-Кихотом. Все прежние приключения были возможны и вероятны, но то, которое будто бы случилось с рыцарем в пещере Монтезиноса, переходит все границы разума. Думать, чтобы Дон-Кихот, самый правдивый гидальго и самый благородный рыцарь своего времени, солгал — невозможно; он не сказал бы ни малейшей лжи, если бы его принуждали к этому даже самыми ужасными пытками. Притом, если бы он и захотел, то не мог бы в какой-нибудь час сочинить такую сказку. Не моя вина, если приключение в пещере Монтезиноса будет принято за вымысел. Не говоря ни за ни против, я просто передаю событие в том самом виде, в паком оно дошло до меня. Предоставляю тебе, мудрый читатель, судить о нем, как тебе будет угодно. Я делаю свое дело, делай и ты свое. Добавляю только, что некоторые историки утверждали, будто Дон-Кихот перед своею смертью сознался, что выдумал сказанное приключение, так как он нашел, что оно прекрасно соответствует всем тем приключениям, о которых он читал в своих книгах».
Самая же двадцать четвертая глава начинается следующим образом:
Студент очень удивлялся дерзости Санчо и терпению его господина и решил, что последнего таким снисходительным сделала радость встречи с Дульцинеей Тобосской, хотя и заколдованною, иначе он непременно должен был бы проучить своего чересчур смелого оруженосца. Желая поддержать хорошее расположение духа рыцаря, студент сказал ему:
— Что касается меня, сеньор Дон-Кихот, то путешествие с вами принесло мне громадную пользу: во-первых, я познакомился с вашею личностью, что составляет для меня громадную честь; во-вторых, узнал, что заключается в пещере Монтезиноса и что лагуны Руидеры и река Гвадиана были когда-то людьми; а эти сведения пригодятся мне для моего «Испанского Овидия»; в-третьих, я открыл древность происхождения игральных карт. Очевидно, они были в употреблении уже при императоре Карле Великом, судя по словам Дюрандара «Терпи и выжидай карты», сказанным им Монтезиносу после длинной речи последнего. Эти выражения рыцарь, разумеется, подхватил не во время своего очарованного сна в пещере, а тогда, когда еще жил на земле, во Франции, во времена императора Карла Великого. Эта справка окажет мне большую услугу в моей книге «Дополнение к Виргилию Полидору об изобретении древностей». Особенно важно то, что я могу сослаться на такой авторитет, как рыцарь Дюрандар. В-четвертых, я теперь наверняка могу указать самые источники реки Гвадианы, которых до сих пор еще никто не знал.
— Да, вы правы, — сказал Дон-Кихот. — Но я желал бы знать, кому, именно, вы намерены посвятить свои книги, если вам удастся получить разрешение на напечатание их, в чем я сильно сомневаюсь, так как это очень трудно в Испании.
— А разве нет в нашем отечестве вельмож, которые достойны чести, чтобы им посвящали книги? — уклончиво проговорил студент.
— Есть-то есть, но немного. И не то, чтобы были вельможи, недостойные всякой чести, но они, просто, не любят принимать посвящений, чтобы не обязываться благодарностью авторам за их труды и внимание. Я знаю одного вельможу, который может один заменить всех остальных знатных лиц и даже превосходит их настолько, что если бы я решился назвать его имя, то, думаю, возбудил бы зависть не в одном великодушном сердце... Но оставим это до другого, более благоприятного, времени, а теперь лучше поищем, где бы нам приютиться на ночь.
— О, это нетрудно найти! — сказал студент. — Недалеко отсюда есть пустынь, где живет один отшельник, бывший когда-то, как говорят, солдатом, а теперь он пользуется славой чуть ли не святого. Возле своей кельи он собственноручно воздвиг маленький странноприимный домик...
— А есть у этого отшельника куры? — вдруг спросил Санчо.
— У редкого отшельника их теперь не бывает, — сказал Дон-Кихот. — Современные пустынники не похожи на египетских, прикрывавших свою наготу только пальмовыми листьями и питавшихся исключительно кореньями. Но не думайте, чтобы я, проводя эту параллель, хотел унизить в вашем мнении нынешних отшельников; вовсе нет. Я хочу только сказать, что теперь уже не так строго, как бывало в старину, подвизаются на пути спасения и отречения от земных благ, но это не мешает и современным отшельникам быть прекрасными и добродетельными людьми. Кстати сказать, лицемер, разыгрывающий праведника, более достоин осуждения, чем открытый грешник.
Едва рыцарь договорил эти слова, как вдруг все увидели приближавшегося к ним человека, сопровождавшего мула, нагруженного копьями и алебардами. Проходя мимо Дон-Кихота и его спутников, он поклонился.
— Остановись-ка на минутку, любезный! — окликнул его рыцарь. — Мне бы хотелось знать, куда и зачем ты везешь это оружие?
— Останавливаться мне некогда, — ответил незнакомец: — я очень спешу, потому что оружие должно быть доставлено на место до утра. А если вы желаете знать, куда и для чего я его везу, то приезжайте в трактир за пустынью. Я там остановлюсь на ночлег; если и вы приедете туда, — я могу порассказать вам кое-что интересное. До свидания!
Поклонившись еще раз, он поспешил дальше.
Так как Дон-Кихот был чрезвычайно любознателен, то он решил проехать прямо в указанный трактир, не заезжая к отшельнику. Однако, когда стали подъезжать к пустыни, студент и Санчо стали приставать к Дон-Кихоту заехать не надолго к отшельнику освежиться хоть стаканом вина. Рыцарь согласился сделать им это удовольствие. Но, на их беду, отшельника не оказалось дома, а находившаяся в келье женщина на вопрос Санчо объявила, что вина у них нет, а воды она может дать, если угодно.
— Если бы мы желали воды, — возразил оруженосец, — то нашли бы ее и без тебя: по дороге много источников — пей во все твое удовольствие, никого не спрашиваясь... Эх, пожалеешь, что не везде живут богатые Камахо и щедрые доны Диего!
После этого все трое направились к видневшемуся в некотором расстоянии трактиру. Вскоре наши всадники догнали по дороге пешехода, оказавшегося молодым человеком. Он нес на перекинутой через плечо шпаге небольшой узел, в котором были завязаны сапоги, несколько сорочек и короткий плащ. На нем был бархатный камзол с прорезами, из-за которых виднелась атласная подкладка и тонкая сорочка. Обут он был в черные шелковые чулки и башмаки такого фасона, какой в то время был в моде при дворе. Лет ему могло быть никак не более девятнадцати. Он шел очень быстро, с веселым видом распевая песенки, чтобы разогнать скуку одиночества. Когда всадники поравнялись с ним, он пел:
«На войну меня ведет необходимость. Будь я богат, ни за что не пошел бы».
— Позвольте узнать, молодой человек, куда вы так спешите налегке? — спросил его Дон-Кихот, поравнявшись с ним. — Может быть, нам будет по дороге?
— Я иду налегке потому, что жарко, кроме того, еще по той причине, что я беден. Спешу же я на войну.
— Ну, особенной бедности у вас не видно, — заметил Дон-Кихот. — А насчет жары я не спорю.
— Сеньор, — сказал молодой человек, — я несу в этом узле все свое имущество — кое-какое тряпье, под стать тому, что вы видите на мне. Я берегу это платье, чтобы в более или менее приличном виде войти в город, где находятся отряды инфантерии. Отсюда до города остается еще двенадцать миль. Зачислившись в инфантерию, я проберусь в Карфаген. Я предпочитаю служить королю, да и то главным образом на войне, нежели прислуживать самому важному вельможе в доме.
— Вы, вероятно, получите большое жалованье? — полюбопытствовал студент.
— Сам еще не знаю хорошенько, — ответил молодой человек. — Но полагаю, что получу больше, чем до сих пор получал, состоя в пажах у одного придворного, который платил мне так плохо, что мне едва хватало на одежду. Положим, это лицо втерлось ко двору Бог весть какими путями и жило неизвестно на какие средства. Попадись я к настоящему гранду, конечно, не остался бы в убытке.
— Отлично, молодой человек, — проговорил Дон-Кихот, — ваше намерение поступить в военную службу вполне похвальное. Нет на свете ничего более почетного, как служить сначала Богу, а затем своему королю и господину, в особенности оружием. Это, положим, не так выгодно, как заниматься науками или торговлей, но зато гораздо почетнее, как я уже не раз говорил. Хотя люди науки и торговцы тоже приносят большую пользу, зато военные превосходят их свойственным им величием и блеском, которые не поддаются даже определению: это легче чувствовать, чем выразить. Я сейчас скажу нечто, могущее послужить вам утешением в трудные минуты избираемой вами профессии. Мой совет: старайтесь не думать о дурном, что может случиться с вами на войне. Самым ужасным считается смерть; но помните, что если смерть сопровождается славою, то она — лучшее благо. Кто-то спросил Юлия Цезаря, этого храбрейшего из всех римских полководцев, какая, по его мнению, лучшая смерть, и он ответил: «Скорая и непредвиденная». Хотя этот ответ и был ответом язычника, не удостоенного познания истинного Бога, тем не менее он вполне верен и меток, так как самое страшное в смерти, это — ожидание её. Убьют ли вас в первой стычке пулею или осколком от взорвавшейся мины — не все ли равно? Человек собственно живет лишь для того, чтобы умереть, и раз эта цель достигнута, ему не о чем более хлопотать. Согласно Теренцию, солдату лучше быть убитым в сражении, чем остаться живым и невредимым в бегстве. Добрый солдат ровно настолько приобретает славы, насколько он повинуется своему начальству, не дорожа своею шкурой. Старайтесь, сын мой, чтобы от вас пахло не мускусом, а порохом, раз вы будете солдатом. И если вам суждено будет состариться солдатом, хотя бы вы и были покрыты ранами, искалечены, лишены на войне руки, ноги или глаза, — утешьтесь тою мыслью, что все эти недочеты в вашем теле придают вам бессмертную славу, которой не может затемнить даже величайшая бедность. Впрочем, в настоящее время стараются облегчить нужду и страдания старых солдат; теперь поняли, что нехорошо поступать с ними так, как поступают рабовладельцы, отпуская на волю тех из своих рабов, которые более не в силах служить им. Выгоняя несчастных людей под названием «вольноотпущенников», они делают их рабами голода, от которого может освободить только смерть... Я сказал вам все, что находил нужным. Теперь, если хотите, садитесь сзади меня на моего коня, я довезу вас до трактира; там вы со мной поужинаете и переночуете, а утром я отпущу вас с Богом, пожелав вам столько хорошего, сколько вы заслуживаете.
Ехать на Росинанте бывший паж отказался, но на предложение разделить с Дон-Кихотом ужин охотно согласился.
«Сам черт не разберет, что за человек мой господин! — думал про себя Санчо. — То рассуждает как самая ученая книга, так что поневоле его заслушаешься, а то понесет такую ахинею, как давеча про пещеру, что даже уши вянут!»
В это время подъехали к трактиру. К величайшему изумлению Санчо, его господин на этот раз не принял трактира за дворец, а смотрел на него как следует.
Едва Дон-Кихот вошел в трактир, как сейчас же спросил хозяина о человеке с оружием. Трактирщик ответил, что тот поит на дворе своего мула. Рыцарь успокоился, убедившись, что заинтересовавший его человек не обманул его, сказав, что остановится в этом трактире.
© «Онлайн-Читать.РФ», 2017-2025. Произведения русской и зарубежной классической литературы бесплатно, полностью и без регистрации.
Обратная связь