в которой продолжается и оканчивается приключение с рыцарем Леса.
Ведя оживленную беседу с Дон-Кихотом, рыцарь Леса, между прочим, сказал:
— Я хочу открыться вам, что судьба, или, вернее, собственная прихоть заставила меня воспламениться любовью к несравненной Кассильде Вандалийской. Я называю ее «несравненною» потому, что ей нет равной ни по фигуре ни по красоте. Эта неблагодарная и жестокая красавица отплатила за мои страстные чувства и честные намерения тем, что, подобно мачехе Геркулеса, подвергла меня тысяче опасностей, обещая по благополучном миновании каждой, что осуществит мои надежды, если я выйду победителем еще из одного опасного приключения. Но так как требования моей неумолимой дамы, вытекая одно из другого, бесконечны, подобно звеньям цепи, то я и не предвижу исполнения моей заветной мечты. Раз она приказала мне усмирить пресловутую севильскую великаншу, известную под именем Гиральды[*]. Благодаря своему бронзовому телу, эта великанша обладает громадною силой и львиною храбростью, и хотя она не движется с места, но ее смело можно назвать самою ветреною женщиной в мире. Я пришел, увидел и победил, обязав ее не вертеться из стороны в сторону, как она всегда делала. К счастью, ветер все время, в течение более недели, как раз дул с севера, иначе, пожалуй, она и не послушалась бы меня. После этого прекрасная Кассильда заставила меня поднять и взвесить громадных каменных «гвизандских быков»[*]; работа эта скорее была бы прилична носильщику тяжестей, чем благородному рыцарю. Затем моя безжалостная дама повелела мне спуститься в жерло одного из кратеров в Сиерре-Кабре и подробно описать ей все, что находится в этой бездонной и мрачной пропасти. Я победил Гиральду, взвесил «гвизандских быков», спускался в пропасть, рискуя каждую минуту погибнуть самым ужасным образом, но надежды мои не оправдались: требовательность и презрение прекрасной Кассильды только увеличились. Наконец она приказала, чтобы я объездил все испанские провинции и заставил всех встречных странствующих рыцарей признать ее самою очаровательною из всех живущих на свете женщин, а меня — самым храбрым и самым влюбленным из всех рыцарей. Я уже объездил добрую половину Испании и победил множество рыцарей, осмелившихся оспаривать меня. Более всего я имею право гордиться победою в единоборстве над знаменитым рыцарем Дон-Кихотом Ламанчским, которого очень трудно было принудить признать, что моя Кассильда Вандалийская прекраснее его Дульцинеи Тобосской. Одною этою победой я как бы одержал верх над рыцарями всего мира, потому что этот Дон-Кихот побеждал их всех; а так как я победил и его, то вся его слава, честь и репутация величайшего и непобедимого рыцаря перешли ко мне. Не даром говорится: «Победитель тем более приобретает славы, чем славнее побежденный». Таким образом бесчисленные подвиги пресловутого Дон-Кихота, передаваемые из уст в уста, относятся собственно ко мне.
Слушая самохвальство рыцаря Леса, Дон-Кихот от изумления даже рот разинул. При каждом слове завравшегося фанфарона он собирался перебить его и крикнуть ему, что он безбожно лжет, но благоразумно удерживался, чтобы дать ему возможность вполне высказаться. Когда же его собеседник кончил, наш рыцарь спокойно произнес:
— Против того, что вы, сеньор рыцарь, победили большинство испанских странствующих рыцарей, я ничего не имею возразить, но чтобы вы победили и Дон-Кихота Ламанчского — в этом я сильно сомневаюсь. Может быть вы приняли за него кого-нибудь другого, похожего на него, хотя я не думаю, чтобы кто-нибудь мог походить на этого рыцаря.
— Напрасно вы сомневаетесь! — вскричал рыцарь Леса. — Клянусь небом, покрывающим нас, что я бился с самим Дон-Кихотом, победил его и заставил сдаться мне на милость! Я вам опишу его наружность. Это человек высокого роста, тощий, с желтым высохшим лицом, с орлиным носом, седыми волосами и длинными черными усами. Он разъезжает по стране под именем рыцаря Печального Образа; за ним постоянно следует, в качестве оруженосца, один толстяк, по имени Санчо Панца. Знаменитый конь этого рыцаря называется Росинантом, а дама сердца — Дульцинеею Тобосскою, названною им так потому, что она уроженка города Табозо, как, например, я назвал свою Кассильду «Вандальскою» на том основании, что она андалузианка. Если всех этих подробностей не достаточно для того, чтобы убедить вас в истине моих слов, то вот моя шпага, она в состоянии заставить поверить мне даже самое воплощение неверия.
— Успокойтесь, сеньор рыцарь, и выслушайте меня, — проговорил Дон-Кихот. — Знайте, что Дон-Кихот — мой лучший друг во всем мире; я смело могу сказать, что он мне так же дорог, как я сам себе. Приметы его описаны вами с такою точностью, что я должен бы поверить, что вы, действительно, имели с ним дело и победили его; но, повторяю вам, что это невозможно, если только, впрочем, один из враждебных ему волшебников, преследующих его с чудовищным упорством, не вздумал принять его образ и не допустил победить себя, чтобы отнять у него его всемирную славу, заслуженную им целым рядом величайших рыцарских подвигов. В доказательство того, на что способны эти проклятые волшебники, я приведу вам следующий случай. Не дальше как на днях они прямо на его глазах превратили прекрасную и очаровательную Дульцинею Тобосскую в безобразную, грязную и зловонную крестьянку. Наверное, они таким же образом превратили или самих себя, или кого-нибудь другого в Дон-Кихота. Но если все это не в состоянии убедить вас в истине моих слов, то перед вами и сам Дон-Кихот, готовый подтвердить свои слова с оружием в руках, пешком, на коне или как вам будет угодно.
При последних словах Дон-Кихот встал, выпрямился во весь рост и, ухватившись за эфес шпаги, ждал, какое решение примет рыцарь Леса.
Но последний совершенно спокойно проговорил:
— Хороший плательщик не боится за участь своих закладов. Тот, которому удалось победить вас, сеньор Дон-Кихот, в лице вашего двойника, в праве надеяться, что он победит вас и в настоящем вашем виде. Но так как не принято, чтобы рыцари производили свои деяния ночью и украдкой, подобно разбойникам и убийцам, то дождемся утра, когда взойдет солнце и будет свидетелем нашего поединка. Непременным условием поединка я ставлю то, чтобы побежденный сдался на милость победителя, который может делать с ним все, что ему заблагорассудится
— Я принимаю это условие, — ответил Дон-Кихот.
После этого рыцари отправились искать своих оруженосцев и нашли их крепко спящими и храпящими на весь лес. Разбудив их, рыцари приказали им держать лошадей наготове и сообщили, что намерены на рассвете вступить в кровавый бой.
При этой новости Санчо задрожал от испуга и ужаса, опасаясь за жизнь своего господина: товарищ его столько насказал ему турус на колесах о беспримерной силе и храбрости рыцаря Леса, что бедный толстяк заранее уже приговорил своего господина к смерти.
Идя вместе с Санчо к лошадям, которые паслись в обществе Длинноуха, оруженосец рыцаря Леса сказал ему:
— Вот что, брат. Если наши рыцари будут сражаться, то и я не стану сидеть, сложа руки, и тоже подерусь с тобою. У нас, андалузцев, такой обычай, что когда крестники дерутся, то и крестные вступают между собой в бой. Я думаю, тебе известно, что «крестными» называются свидетели при поединке.
— Это-то мне известно, — ответил Санчо, — но я, вместе с тем, знаю, что ваш обычай, господин оруженосец, не принят между оруженосцами настоящих странствующих рыцарей. По крайней мере я никогда не слыхал, чтобы мой господин, знающий наизусть весь устав странствующих рыцарей, упоминал об этом обычае. Я вообще не охотник драться. Чем лезть в драку, я лучше готов заплатить штраф, если потребуется: все таки это дешевле обойдется, чем, например, проломленная голова или свернутая на сторону челюсть. Да у меня и оружия с собой нет, а брать его никогда не намерен.
— О, мы можем обойтись и без оружия, — сказал оруженосец рыцаря Леса: — у меня есть два мешка одинаковой величины; мы с вами отлично можем отхлестать ими друг друга.
— На это я, пожалуй, согласен, — заявил Санчо. — Игра мешками только развлечет нас, а вреда особенного не причинит.
— А вы думаете, мешки будут пустые? — вскричал оруженосец рыцаря Леса. — Нет, я говорю не о пустых мешках: в каждый из них мы положим но равному количеству хорошеньких кругленьких булыжников; тогда дело пойдет как по маслу: и тяжесть у нас будет в руках, и драться будем, и ни одной царапинки не получим.
— Как же это так? — недоумевал Санчо. — Разве камни будут завернуты в вату? Нет, дружище, я на это не согласен. Если бы даже твои мешки были наполнены одними шелковыми коконами, я и то не почувствовал бы желания испытывать их удары на себе... Пусть наши господа делают, что хотят, а мы с тобою лучше будем есть, пить и веселиться. К чему нам стараться сокращать раньше времени свою жизнь, которая и без того слишком коротка?
— Так-то так, а все-таки полчасика надо бы позабавиться мешками, — заметил оруженосец рыцаря Леса.
— Да с какой же стати я буду драться с человеком, который так любезно угощал меня и не сделал мне никакого зла? — возражала. Санчо. — Вот если бы я имел на тебя сердце, тогда дело было бы другое.
— О, что касается сердца, то это живо можно устроить, — сказал оруженосец рыцаря Леса. — Как только наши господа вступят в бой, я подойду к тебе да и дам хорошую зуботычину, так чтобы ты свалился с ног, тогда, надеюсь, сердце у тебя обязательно разойдется, если бы оно было даже каменное.
— Против этого средства у меня есть в запасе другое, — ответил Санчо: — прежде, чем вы успеете дать мне затрещину, я возьму поздоровее сук да и начну дуть вас им так, что ваше сердце не только разойдется, но даже выскочит у вас из груди и заставит вас последовать за ним прямо на тот свет... Я не из тех, которым можно безнаказанно давать затрещины. Уж если кошка, которую заперли и дразнят, превращается в лютого тигра, то и я Бог весть во что способен превратиться, если начнут дразнить меня... Потом надо помнить, что Бог велит жить в мире и запретил ссориться, а я слишком хороший христианин, чтобы не исполнять Его заповедей. Вообще прошу вас, господин оруженосец, иметь в виду, что если вы заставите меня драться с вами, то вы сами и будете отвечать за все зло, которое от этого произойдет.
— Хорошо, — хладнокровно произнес оруженосец рыцаря Леса. — Подождем рассвета, тогда и увидим, что делать.
В это время веселые и радостные голоса множества птичек, приютившихся в ветвях деревьев, начали приветствовать красавицу-зарю, выплывшую на балкон восточного небосклона и стряхивавшую со своих золотистых кудрей дождь алмазных капель, жадно подхватываемых и поглощаемых растениями, которые потом сами загорелись разноцветными искрами драгоценного убора. С момента появления прекрасной волшебницы-зари тополи начали благоухать, ручьи принялись громче журчать, деревья радостно затрепетали и залепетали своими листьями, а травы и цветы начали понемногу развертывать богатство своих красок.
Первый предмет, поразивший зрение Санчо при исчезновении ночной тьмы, был нос оруженосца рыцаря Леса; этот нос оказался таких чудовищных размеров, что казалось, будто заслонял все лицо; он быль дугообразный формы, весь усеян бородавками, отливал цветом спелой сливы и спускался почти до самого подбородка. По милости этого носа лицо его владельца представлялось таким безобразным, что Санчо долго не мог опомниться от ужаса и мысленно решил, что скорее позволит такому страшилищу надавать себе сотню плюх, чем вступит с ним в какой бы то ни было бой, даже шуточный.
Дон-Кихоту не удалось увидать своего противника в лицо, потому что тот вовремя надел свой шлем и опустил забрало. Видно было только, что это человек среднего роста и прекрасно сложенный. Поверх лат незнакомец носил короткую тунику, казавшуюся сотканною из золотых нитей и сплошь покрытую крохотными зеркалами в виде полулун, что было удивительно красиво и изящно. На верхушке шлема развевался пук зеленых, желтых и белых перьев, а у дерева стояло громадное копье с длинным и чрезвычайно острым стальным наконечником. Дон-Кихот одним взглядом охватил все эти подробности и вывел из них заключение, что имеет дело с каким-нибудь очень благородным, богатым и важным рыцарем. Он, однако, не почувствовал ни малейшего страха перед таким противником и смело сказал ему:
— Если ваше желание схватиться со мною, сеньор рыцарь, не нанесло ущерба вашей вежливости, я попросил бы вас приподнять немного забрало и позволить мне убедиться в том, что ваша красота соответствует богатству и изяществу вашего рыцарского наряда.
— Сеньор рыцарь, — ответил тот, которого мы теперь будем называть рыцарем Зеркал, — у вас еще будет достаточно времени полюбоваться на мое лицо, в качестве победителя или побежденного. Я считаю оскорблением Кассильды Вандалийской открыть вам его раньше, чем вы исполните известное вам требование, относящееся к прославлению её красоты.
— Так скажите мне, по крайней мере, кажусь ли я вам тем самым Дон-Кихотом, которого вы будто бы победили?
— На это я отвечу вам, что вы походите на того Дон-Кихота, как одно яйцо походит на другое; но раз вы уверяете, что над вами подшучивают волшебники, то я уж не решаюсь утверждать, что вы и тот Дон-Кихот — одно и то же лицо.
— А! — произнес Дон-Кихот, — этого достаточно с меня. Я теперь понимаю, что вы находитесь в большом заблуждении, из которого я и постараюсь вывести вас, как только мы сядем на коней. Если Господь мне поможет, а моя дама и моя рука мне поблагоприятствуют, то я увижу ваше лицо, и вы узнаете, что я — не тот Дон-Кихот, которого вы победили.
Проговорив эти слова, Дон-Кихот сел на подведенного ему Росинанта и проехал некоторое пространство, чтобы затем повернуть навстречу своему противнику, который в свою очередь вскочил в седло. Когда рыцари очутились шагах в двадцати друг от Друга, рыцарь Леса крикнул Дон-Кихоту:
— Помните же, сеньор рыцарь, мое условие, что побежденный должен вполне отдаться во власть победителя!
— Помню и принимаю, но только с тем, чтобы меня не заставили делать ничего, противного правилам рыцарства! — отвечал Дон-Кихот.
— Ну, это само собою разумеется, — сказал рыцарь Зеркал.
В это мгновение на глаза Дон-Кихоту попался оруженосец с уродливым носом. Наш доблестный рыцарь, конечно, не испугался, подобно Санчо, но подумал, что видит перед собою или существо в роде тех, которые описываются в сказках, или же — человека новой породы, раньше не появлявшейся на земле, и потому смотрел на него только с любопытством. Санчо же, видя своего господина готовым вступить в битву, не чувствовал ни малейшего желания оставаться с глазу на глаз со своим носатым товарищем, опасаясь, как бы тот, в самом деле, не затеял с ним драки и не сшиб его одним ударом своего «хобота». Под влиянием этого страха он подбежал к Дон-Кихоту, уцепился за его седло и замирающим голосом шепнул ему:
— Ради Бога, помогите мне, ваша милость, влезть на дерево, чтобы я лучше мог видеть вашу мужественную битву с противником.
— Мне кажется, Санчо, тебе просто хочется быть подальше от опасности? — улыбнулся Дон-Кихот.
— Нет, вовсе нет, — возразил Санчо; — меня только ужас как пугает нос этого оруженосца. Просто стоять около него не могу от страха.
— Да, — согласился Дон-Кихот, — это, действительно, такой нос, что не будь я Дон Кихотом Ламанчским, и я, чего доброго, струсил бы перед ним... Полезай, друг Санчо, я тебе помогу.
Пока наш рыцарь подсаживал своего оруженосца на дерево, рыцарь Зеркал поворотил своего коня (имевшего, кстати сказать, удивительно много общего с Росинантом) и во всю прыть его, — не превосходившую, впрочем, мелкой рыси настоящего боевого коня, — поскакал навстречу Дон-Кихоту, будучи уверен, что тот готов к битве. Видя, однако, что Дон-Кихот занят подсаживанием Санчо, рыцарь Зеркал остановился на полпути, к полному удовольствию своего коня, который в эту минуту положительно не был в состоянии двинуться дальше, не напрягая своих последних сил. Дон-Кихоту же показалось, что рыцарь Зеркал так круто остановился с какою-нибудь уловкой в роде того, чтобы потом внезапно обрушиться на него с быстротою урагана, и так ловко пришпорил Росинанта, что тот в первый раз в жизни пустился в галоп (по истории, известно, что этот знаменитый конь обыкновенно ограничивался тоже мелкою рысью). Благодаря небывалой стремительности Росинанта, Дон-Кихот с быстротою стрелы налетел на рыцаря Зеркал, который тщетно колотил шпорами бока своего коня, словно приросшего к месту. Вследствие стечения этих благоприятных обстоятельств Дон-Кихот получил полный перевес над своим противником, которому, кроме коня, мешало еще и его громадное копье. Не встречая никакого противодействия, Дон-Кихот получил полную возможность без всякого риска распорядиться рыцарем Зеркал по своему усмотрению. Он не замедлил воспользоваться выгодою своего положения и с таким мужеством и ловкостью напал на противника и ударил его копьем, что тот моментально перелетел через голову своего неподвижно стоявшего коня и упал прямо к ногам Росинанта. Дон-Кихот подумал даже, что убил его.
Увидев результат храбрости своего господина, Санчо поспешно спустился с дерева и подбежал к Дон-Кихоту, который, в свою очередь, соскочил с седла и бросился к распростертому на земле рыцарю. Сняв шлем с головы противника и заглянув ему в лицо, Дон-Кихот остолбенел, узнав в нем бакалавра Самсона Караско.
— Санчо! — крикнул он своему оруженосцу, который был еще в нескольких шагах от него, — беги сюда, скорей сюда, и ты увидишь нечто непостижимое, невероятное... ты убедишься, что значит магия и что могут с помощью её сделать колдуны и волшебники.
Узнав, со своей стороны, в побежденном рыцаре Самсона Караско, Санчо с испугом перекрестился и прочитал несколько молитв и только потом сказал:
— Знаете что, мой добрый господин, по моему мнению, вам следует без дальних церемоний всадить этому молодчику в горло шпагу: ясное дело, что это не сам Самсон Караско, а какой-нибудь из ваших врагов-волшебников, принявший его вид.
— Ты прав, Санчо, — произнес Дон-Кихот. — Чем меньше таких опасных врагов, тем лучше.
Он уже обнажил было свою шпагу, чтобы привести в исполнение совет Санчо, как вдруг к нему подошел оруженосец побежденного, но без своего страшного носа, и вскричал:
— Что вы хотите делать, сеньор!? Ведь это ваш друг, а мой господин, бакалавр Самсон Караско!.. Я его оруженосец и...
— А куда же это девался твой нос? — перебил Санчо, переходя от одного изумления к другому.
— У меня в кармане, — простодушно отвечал спутник бакалавра, и тут же вытащил из кармана свой чудовищный нос.
— Пресвятая Дева! — воскликнул Санчо, вглядевшись в видоизмененного оруженосца, — да ведь и это мой сосед, Фома Сесиаль!
— Он самый, — подтвердил обладатель волшебного носа. — Я, действительно, твой сосед и друг, кроме того даже кум, Фома Сесиаль... Потом я расскажу тебе, как попал сюда, а теперь ты упроси своего господина, чтобы он не трогал рыцаря Зеркал, который, в сущности, вовсе не рыцарь, а просто — бакалавр Самсон Караско, как я уже говорил и как вы сами должны видеть.
В это время мнимый рыцарь Зеркал зашевелился и открыл глаза. Дон-Кихот приставил шпагу к его горлу и произнес суровым голосом:
— Вы погибли, сеньор рыцарь, если немедленно не признаете Дульцинею Тобосскую превосходящею красотою Кассильду Вандалийскую! Мало того: вы еще должны дать мне честное слово, что если оправитесь от последствий этой битвы, то немедленно отправитесь в Тобозо, представитесь там от моего имени несравненной Дульцинее и отдадите себя в её распоряжение. Если она соблаговолит возвратить вам свободу, вы должны будете отыскать меня (следы моих подвигов всюду приведут вас ко мне) и передать мне все, что произойдет между вами и моею дамой. Вы видите, я не налагаю на вас обязательств, не согласных с правилами странствующего рыцарства или нарушающих условия, которые мы с вами заключили перед нашим поединком.
— Признаю, — ответил глухим голосом побежденный, — что грязный, разорванный башмак Дульцинеи Тобосской красивее и лучше вышитых золотом туфелек Кассильды Вандалийской. Даю честное слово отправиться к вашей даме и вернуться к вам с подробным отчетом обо всем, что произойдет между нами, если она отпустит меня.
— Кроме того, — продолжал Дон-Кихот, — я требую, чтобы вы сознались, что побежденный вами рыцарь, которого вы приняли за Дон-Кихота Ламанчского, не был и не мог быть им, но что это был кто-нибудь другой, похожий на меня, как вот, например, вы вполне походите на знакомого мне бакалавра Самсона Караско, хотя я знаю, что вы вовсе не он, а только превращены в него моими врагами-волшебниками, с целью ослабить мой гнев на вас и заставить меня отнестись к вам снисходительнее в качестве вашего победителя.
— Все это я охотно сознаю, признаю и готов утвердить клятвой, — сказал распростертый на земле рыцарь. — Только помогите мне, ради Бога, встать; один я не в состоянии подняться, потому что чувствую себя очень плохо.
Дон-Кихот и Фома Сесиаль бережно подняли его. Санчо глядел во все глаза на своего товарища по профессии и закидывал его вопросами, на которые получал такие ответы, что у него поневоле должно было исчезнуть всякое сомнение в том, что он, действительно, видит своего кума. Но, с другой стороны, уверения Дон-Кихота, что в теле бакалавра Самсона Караско сидит волшебник, заставляли Санчо думать, что и кум его — не кто иной, как волшебник, принявший его наружность, чтобы одурачить его, Санчо. На этом убеждении Санчо и остановился.
Немного спустя рыцарь Зеркал вместе со своим оруженосцем со стыдом удалился с места поединка, спеша попасть в какую-нибудь деревушку, где ему могли бы поправить его помятые бока. Дон-Кихот же и Санчо направились дальше, по дороге в Сарагоссу.
Оставим на время наших героев и посмотрим, кто в самом деле были рыцарь Зеркал и его оруженосец.
© «Онлайн-Читать.РФ», 2017-2025. Произведения русской и зарубежной классической литературы бесплатно, полностью и без регистрации.
Обратная связь