О находках, сделанных священником и цирюльником в библиотеке нашего героя.
Дон-Кихот еще спал крепким сном, когда священник и цирюльник, на следующее утро, опять пришли к нему в дом и попросили у его племянницы ключ от комнаты, в которой хранились книги, послужившие источником всех бед её дяди.
Молодая девушка с радостью исполнила их просьбу, достала ключ от библиотеки и отперла ее.
Экономка тоже вошла было туда вслед за посетителями, но, вдруг ожесточенно плюнув, тотчас же убежала назад. Через минуту она возвратилась с чашей, наполненою водой, и сказала священнику:
— Вот, отец мой, окропите святою водой всю эту комнату. Авось, тогда нечистые волшебники, засевшие в книгах, не сделают нам никакого вреда, когда мы примемся их уничтожать.
Священник исполнил её просьбу, а потом попросил цирюльника подавать ему одну за одной книги для просмотра, чтобы не сжечь вместе с вредными и полезные книги.
Книг было более сотни, больших и малых, и все в хороших переплетах.
— Пожалуйста не щадите ни одной из них, — говорила племянница. — Они все никуда не годятся. По моему мнению, их следует без всякой разборки вышвырнуть за окно на двор и устроить из них там хороший костер. Это будет самое лучшее.
Экономка была того же мнения; но священник желал узнать хоть названия книг, и потому настоял на их пересмотре.
Первая книга, поданная ему цирюльником, оказалась «Амадисом Галльским».
— А! — произнес священник. — Говорят, что это была первая из рыцарских повестей, напечатанная в Испании и послужившая образцом для всех остальных. Ее обязательно надо сжечь, как первопричину всего зла.
— Оставьте ее, — вмешался цирюльник. — Я слышал от многих, что это лучшая из всех рыцарских книг.
— Да, и я слышал тоже, — сказал священник. — Пожалуй, оставим ее... или, по крайней мере, отложим в сторону... Посмотрим, что следует за нею.
Цирюльник подал ему «Историю подвигов Эспландиана» и заметил:
— Это, так сказать, законный сын Амадиса Галльского.
— Ну, сын недостоин отца, — проговорил священник, бегло перелистовав книгу. — Можете выбросить ее за окно: пусть она послужит основанием нашему костру.
Экономка с величайшею радостью взяла книгу и швырнула ее с такою силой, что чуть не перебросила через забор на соседний двор.
— А дальше что? — спросил священник.
— Дальше — «Амадис Греческий», — ответил цирюльник. — Должно быть, все книги, стоящие на этой полке, написаны об Амадисах.
— Ну, в таком случае бросайте их все огулом на двор, — решил священник. — Наверное, и в них тоже толкуется о королеве Пинтикинестре и пастухе Даниреле. Эта такая дрянь, что только и годится для костра.
— Понятно, — согласился цирюльник.
— Давайте брошу, — усердствовала экономка, набирая целую охапку книг и выкидывая их в окно.
— А это что за толстая книга? — осведомился священник, указывая на край второй полки снизу.
— Это «Дон Оливантес Даурский», — сказал сеньор Николас.
— Ага! Автор этой дребедени написал, кроме того, «Сад Флоры». Право, трудно решить, в котором из этих двух произведений больше бессмыслицы... Пусть и «Дон Оливантес» отправляется составлять компанию Амадисам.
— Вот «Флорисмар Гирканский», — объявил цирюльник.
— Как, и «Флорисмар» тоже здесь?! — воскликнул священник. — На костер его! Его не может спасти ни его странное происхождение ни все его удивительные приключения; слишком уж много в них умопомрачительного.
— Вот «Рыцарь Платир», — продолжал цирюльник.
— Скучная и бессмысленная книга, тоже не стоящая пощады, — заметил священник. — Бросайте ее.
— Вот «Зеркало Рыцарства».
— А! Эта книга мне тоже известна. В ней говорится о Рено Монтабанском и его добрых друзьях и товарищах, превосходивших своими разбойничьими подвигами даже самого Какуса, а также о двенадцати пэрах Франции и о правдивом историке Турпэне. Вместо того, чтобы сжечь это сочинение, я предлагаю приговорить его только к изгнанию. Его можно уважить зато, что оно вдохновило Матео Бойардо, которому не побрезговал подражать даже сам славный Ариосто[*]... Это, впрочем, не помешает нам быть беспощадными к самому Ариосто, если мы встретим его здесь, болтающим на чуждом ему испанском языке; если же он окажется говорящим на своем родном итальянском, то отнесемся к нему с тем уважением, которого заслуживает чужеземец, гордо выказывающий свою национальность.
— У меня есть Ариосто на итальянском языке, но я его не понимаю, — сказал цирюльник.
— Очень жаль, что капитан Херонимо Хименец де-Урреа, так отвратительно передавший «Неистового Роланда», знал немного больше вашего. Не понимай он совсем по-итальянски, как вы, он не осрамил бы так себя... Впрочем, — продолжал священник, — в сущности, все переводы стихов плохи: никакой талант не в силах сохранить в переводе красоту подлинника... Возвратимся, однако, к «Зеркалу Рыцарства». Отложим пока эту книгу в сторону, а на досуге придумаем, что сделать с нею... Что, не видать ли тут «Бернарда дель-Карпио» и «Ранцеваля»? Если окажутся, то им не миновать рук госпожи экономки.
Цирюльник во всем соглашался со священником, которого знал за честнейшего человека и вдобавок очень ученого и начитанного.
Две следующие книги были: «Пальмерин Оливский» и «Пальмерин Английский».
— Первого Пальмерина необходимо сжечь, — говорил священник, — а второго следует сохранить. Он достоин такого же драгоценного ларца, как тот, который Александр Македонский нашел в сокровищнице персидского царя Дария и в котором он потом всю жизнь хранил Гомера. «Пальмерин Английский» — сочинение замечательное, во-первых, по своему содержанию, а во-вторых, потому, что оно приписывается перу одного из португальских королей, отличившегося не только храбростью, но и разнообразными талантами. Описываемые в этой книге приключения в Мирагвардском замке превосходно задуманы и мастерски исполнены. Слог удивительно легкий и живой, характеры выдержаны отлично, литературные приличия тоже вполне сохранены... Итак, присоедините «Пальмерина Английского» к «Амадису Галльскому», спасенному вашим заступничеством от гибели в огне, а остальные книги выбрасывайте без всяких церемоний.
— Нет, это не годится, — возразил цирюльник. — Между ними могут попасться еще хорошие книги... Вот, например, знаменитый «Дон Белианис».
— Автор этой книги, вероятно, сильно страдал желчью, когда писал вторую, третью и четвертую части, — сказал священник, — Если уничтожить их, чтобы не осталось никаких следов от изображенного в них «храма славы» и других глупостей, то книга будет сносною. Отложите ее тоже в сторону. Можете, пожалуй, взять ее себе, только с тем, чтобы не давать никому ее читать... Ну, а все остальные книги смело бросайте, госпожа экономка.
— Хорошо, отец мой, — ответила почтенная женщина, поспешно собирая книги. Но поднося их к окну, она уронила одну из них к ногам священника.
Последний поднял книгу, посмотрел на заглавие и воскликнул:
— Э, да это «История славного Тиранта Белого». В ней встречается дон Кирия Элейсон Монтальбанский, брат его Фома Монтальбанский и рыцарь Фонсека. Затем описывается сражение доблестного Детрианта с дожем, хитрости девицы «Удовольствие моей жизни», любовные проделки вдовы «Спокойной» и королева, влюбленная в своего оруженосца. В общем книга написана недурно: в ней рыцари едят, спять, умирают на своих постелях, сделав предварительно завещание, — словом, поступают как обыкновенные смертные, чего вы не увидите ни в одной другой рыцарской повести. Но, несмотря на это, автор её все-таки заслуживает быть сосланным до конца дней своих на галеры за множество чепухи, разбросанной в тех местах, где он становится на ходули... Если хотите, куманек, можете взять ее себе и прочесть на досуге. Тогда вы убедитесь, что я прав в оценке этого произведения, а то, чего доброго, еще подумаете...
— Я никогда не думаю ничего такого, что противоречило бы вашим мыслям, — с жаром перебил цирюльник. — А что нам делать со всеми этими маленькими книгами? — спросил он, указывая на полку, битком набитую небольшими книжками.
— Это, наверное, стихотворения, — сказал священник, открывая одну из них, которая оказалась поэмою под заглавием «Диана Монтемайорская». — Так и есть!.. Ну, их жечь не за что. Стихотворения только доставляют удовольствие, не засоряя так головы, как рыцарские повести.
— Отец мой, — вмешалась молодая девушка, — прикажите лучше уничтожить и эти книжонки. Лишившись своих рыцарских книг, дядя уцепится за эти пастушечьи идиллии и, чего доброго, захочет сам сделаться пастухом и начнет бродить по лесам и горам, наигрывая на свирели и распевая глупые песни, или же примется за стихоплетство и нагородит такой чуши, что нам будет стыдно за него.
— Да, это, пожалуй, и правда, — задумчиво проговорил священник. — Не следует оставлять у нашего друга в руках ничего такого, что могло бы поддержать его безумие, тогда он, может быть, еще и придет в себя... Эту «Диану Монтемайорскую» я, впрочем, оставлю себе. Если вычеркнуть в ней все, что там говорится о мудром блаженстве и очарованной воде, то книга выйдет довольно сносная.
— Вот еще две Дианы: «Сальмантинская» и просто «Диана»; последняя написана Жиль Полем, — доложил цирюльник.
— «Диану Сальмантинскую» на костер, а «Диану» Жиль Поля сохраним с тем уважением, с каким сохранили бы мы произведение самого Аполлона... Однако нам пора кончать, благо наш Друг еще спит, а то могут выйти неприятности.
— Вот десять книг под заглавием «Счастие любви» сардинского поэта Антонио ди-Офраза.
— Это прелестное произведение, — сказал священник. — С тех пор, как существуют Аполлон и музы, или, вернее, с тех пор, как в мире существуют поэты, ничего не было написано более остроумного и веселого... Дайте сюда все десять томиков. Я захвачу их с собою и не променяю даже на рясу из лучшего флорентийского шелка.
— Вот «Иберийский пастух», «Генаресские нимфы» и «Лекарство от ревности».
— Берите их, берите скорее, госпожа экономка! Эти книжонки не стоят даже того, чтобы я объяснил, за что их следует сжечь.
— А что делать вот с этим «Пастухом из Филидии»? — осведомился сеньор Николас.
— Так как он, в сущности, вовсе не пастух, а мудрый царедворец, то его следует сохранить себе на удовольствие, а потомству на поучение... А это что там у вас в руках?
— «Песенник» Лопеца де-Мальдонадо.
— Знаю этого Лопеца лично. У него удивительно мелодичный голос, и когда он сам читает свои стихи, они кажутся музыкою. Эклоги его несколько растянуты, но это не беда: что хорошо, того не может быть много... Оставим и эту книгу. Посмотрим её соседок по полке. Что это?
— «Галатея» Мигуэля Сервантеса.
— Сервантес мой давний друг. Это человек более прославившийся своими бедствиями, чем стихами. У него нет недостатка в воображении, но есть нехорошая привычка — никогда не доводить до конца начатого. Подождем обещанной им второй части «Галатеи»; может быть, он на этот раз и сдержит свое писательское слово, и эта вторая часть будет лучше первой, не обладающей особенными достоинствами[*].
— Вот «Араукана» дона Алоизо де-Эрсилья, «Астуриада» Хуана Руфо, кордунского судьи, и «Монсеррат» Христобаля Вируэна, валенсийского поэта.
— Все эти сочинения написаны хорошими стихами и смело могут соперничать с итальянскими произведениями, — сказал священник. — Сохраним их, как драгоценные памятники нашей поэзии.
— А вот еще «Слезы Анжелики».
— Я сам стал бы проливать слезы, если бы после узнал, что нечаянно сжег эту книгу. Автор её принадлежит к славнейшим поэтам мира и, кроме этого сочинения, обогатил испанскую литературу еще прекрасными переводами некоторых басен Овидия... Ну, любезный кум, остальное пусть идет на костер непросмотренным, а то мы и до вечера не кончим...
Речь священника была прервана голосом Дон-Кихота, кричавшего на весь дом:
— Ко мне, ко мне, бесстрашные рыцари! Покажемте, что мы не желаем уступать первенство на этом турнире придворным франтам!
Наскоро выбросив в окно оставшиеся книги, все опрометью бросились в спальню гидальго.
Дон-Кихот стоял совершенно одетый посреди комнаты и, отчаянно тыча мечом в стены, громко выкрикивал разную чепуху.
С большим трудом удалось успокоить его, раздеть и снова уложить в постель.
— Архиепископ Турпэн, — обратился он к священнику, — согласитесь, что странствующие рыцари, подобные мне, покрывают себя несмываемым позором, когда уступают победу на турнире придворным, после того как три дня подряд сами побеждали их.
— Все в воле Божией, — утешал его священник: — то, что потеряно сегодня, может быть возвращено завтра. Не унывайте, дорогой друг, и берегите свои силы, которых у вас должно быть не много, если вы ранены.
— Я не ранен, — возразил Дон-Кихот, — а только страшно избит и утомлен. И немудрено: ведь этот неистовый Роланд бил меня своею дубиной за то, что я один восстал против его хвастовства... Но только бы мне поправиться, тогда, не будь я Рено Монтабанский, если не заставлю его дорого заплатить мне за его побои! Ручаюсь вам, монсеньор, что этого негодяя не спасут даже все его волшебства... Ну, а пока не настало еще время мести, дайте мне есть. Я знаю, что Роланд никогда от меня не уйдет, и потому могу спокойно заняться восстановлением своих сил.
Экономка поспешила принести ему обычный завтрак, после которого он опять уснул, не подозревая, что делается с его любимыми книгами, поглотившими почти все его состояние, не говоря уже о том, что они затемнили его рассудок. Их нашлось еще много во всех комнатах, на чердаке и в чуланах. К радости женщин, все книги были сожжены.
Посоветовавшись друг с другом, священник и цирюльник решили так заделать дверь в бывшую библиотеку, чтобы от неё не осталось и следа, а потом уверить Дон-Кихота, что злой волшебник унес все его книги и самую комнату, в которой сохранялось большинство их. Таким путем они надеялись исцелить его от помешательства.
© «Онлайн-Читать.РФ», 2017-2025. Произведения русской и зарубежной классической литературы бесплатно, полностью и без регистрации.
Обратная связь