служащая продолжением повествования о неудачах нашего героя.
Убедившись, что сам, без посторонней помощи, не в состоянии подняться на ноги, Дон-Кихот покорился своей горькой участи и, в утешение, начал припоминать эпизоды из рыцарских историй, хоть сколько-нибудь подходившие к его настоящему положению.
Между прочим ему припоминалась повесть о маркизе Мантуанском и его племяннике Бодуэне, покинутом легкомысленною Карлоттой умирающим в горах. Сказка эта в свое время была известна всему миру и пленила много слабых умов.
Дон-Кихот вообразил себя Бодуэном, начал перекатываться с боку на бок по пыльной дороге и отчаянным голосом завопил те стихи, которые будто бы произносил Бодуэн после побега коварной изменницы:
«Где ты, где ты, моя повелительница?..
Почему не придешь ты страданий моих усладить?
Иль не знаешь о них, иль успела меня позабыть?..»
Передохнув немного, он продолжал декламировать, и только что дошел было до воззвания:
«О, благородный маркиз Мантуанский,
Мой дядя и повелитель!..»
как впереди показался крестьянин из его селения, возивший на мельницу хлеб и теперь возвращавшийся назад. Увидав валявшегося на земле закованного в железо человека, крестьянин остановил лошадь и удивленно спросил:
— Кто вы? Что с вами? Зачем вы так голосите?
Дон-Кихот, все еще воображая себя Бодуэном и принимая крестьянина за маркиза Мантуанского, принялся рассказывать ему повесть своих несчастий и любовных интриг его жены с императором, точь-в-точь как запомнил это из книги.
Крестьянин с изумлением выслушал все эти бредни, потом сошел со своей повозки, снял с Дон-Кихота разбитое забрало, помочил платок в протекавшем вблизи ручье и обмыл рассказчику лицо.
Тут только он узнал знакомого ему гидальго и еще более удивился.
— Дон Квизада! — воскликнул он, называя своего соседа тем именем, которое тот носил, когда находился еще в полном разуме и вел жизнь мирного гидальго, а не странствующего рыцаря. — Скажите на милость, как очутились вы в таком положении?
Но рыцарь, не отвечая на обращенный к нему вопрос, продолжал рассказывать свой роман.
Видя невозможность добиться от него толка, крестьянин почти совсем раздел его, чтобы осмотреть раны, которых, впрочем, у него не оказалось. Затем он поднял избитого гидальго, осторожно положил его на своего осла, навьючил на Росинанта все его доспехи и оружие, не исключая сломанного и совсем истрепанного древка копья, привязал его коня к своей повозке, уселся в нее сам и покатил по направлению к своей деревне, в полном недоумении слушая бредни, которыми не переставал его угощать Дон-Кихот. Последствия от полученных рыцарем побоев давали, однако, себя чувствовать и при каждом толчке заставляли его испускать тяжелые вздохи.
— Вам больно, дон Квизада? — с участием спрашивал добродушный крестьянин, то и дело нагибаясь к своему седоку.
Но Дон-Кихот, увлекшись воспоминаниями о приключениях рыцарей и применяя их к себе, не слыхал этих вопросов. Он теперь был уже не Бодуэном, а мавром Абендарраэцом, уводимым в плен антекверским алькадом Родриго Нарваэцом, и начал слово в слово повторять все, что Абендарраэц говорил Нарваэцу.
И чем больше он припоминал этого вздора, тем, конечно, сумасброднее были его речи.
Поняв в конце концов, что гидальго спятил с ума, крестьянин стал погонять свою лошадь, желая скорее освободиться от скуки выслушивать чепуху, которую нес его несчастный седок.
А тот между тем взывал трагическим голосом:
— Дон Родриго Нарваэц! Узнайте, что прекрасная Карифа, о которой я вам говорю, в настоящее время называется Дульциней Тобосской, и что я во славу её совершил, совершаю и совершу еще величайшие рыцарские подвиги, подобных которым никогда никто не видал раньше, не видит теперь, да и едва ли увидит их и грядущее потомство.
— Я не дон и не маркиз, — проговорил, наконец, крестьянин. — Я просто-напросто Пиедро Алонзо, ваш сосед. Да и вы вовсе не тот, за кого себя выдаете, а всеми уважаемый гидальго дон Квизадо.
— Ты ошибаешься, жалкий человек! — воскликнул Дон-Кихот. — В моем лице соединены все бывшие, настоящие и будущие герои, и я имею право говорить от имени их всех. Если ты этого не понимаешь, то я очень жалею тебя...
Беседуя таким образом, они доехали до места назначения. Чтобы не подвергать бедного гидальго лишним насмешкам, добродушный Пиедро Алонзо обождал в поле, пока не смерклось. Только тогда доставил он его задворками домой и сдал с рук на руки племяннице и экономке, которые были страшно обеспокоены его исчезновением.
Экономка в это время уже в десятый раз твердила друзьям её хозяина — священнику и цирюльнику:
— С того дня, когда вы были у нас в последний раз, а этому прошла уже неделя, хозяин наш спятил с ума и дня два тому назад вдруг пропал без вести, захватив с собою все вооружение, которым он что-то очень много занимался в последнее время. Я уверена, что виною этому его проклятые рыцарские книги, которые он читал напролет целые дни и ночи. Это они перевернули его мозг вверх дном; это так же верно, как и то, что я родилась для того, чтобы умереть. Он не раз намекал нам на свое желание сделаться странствующим рыцарем и пуститься по свету искать приключений... О, чтобы сатана унес эти книги, сбившие с толку лучшего человека во всем Ламанче! Пропади они пропадом!
Племянница гидальго, очевидно, вполне разделяла мнение экономки, потому что, в свою очередь, говорила цирюльпику:
— Знаете ли что, сеньор Николас? Бывало, дядя, начитавшись своих сказок, вдруг вскочит как сам не свой, схватит свой меч, начнет размахивать им и колоть в стену, а потом кричит, что убил нескольких великанов, на голову выше самых высоких городских башен, и что истекает кровью от ран, нанесенных ему этими страшилищами; на самом же деле с него просто-напросто градом лил пот от таких упражнений. Выпивая потом стакан воды, он уверял, что пьет драгоценный напиток, принесенный ему его другом-волшебником... О, я несчастная! — вдруг воскликнула она отчаянным голосом, всплеснув руками. — Я тогда никому не говорила обо всем этом, из страха, что дядю сочтут за сумасшедшего, а теперь вижу, что погубила его своим молчанием. Скажи я вовремя кому следует об его чудачествах, его, наверное, спасли бы, отняв у него и предав огню все его дурацкие книги. По-моему, эти книги ничуть не лучше тех еретических сочинений, которые везде сжигаются.
— Вы правы, дитя мое, — сказал священник, слушавший ее с величайшим вниманием, — и мы завтра же совершим самый строгий суд над этими книгами. Если они погубили моего лучшего друга, то могу поручиться, что больше им уж никого не удастся погубить.
Подъехав к дому и заметив в окно сидевшую у него в доме компанию, Дон-Кихот крикнул:
— Отоприте маркизу Мантуанскому и сеньору Бодуэну, возвращающемуся тяжело раненым! Отоприте мавру Абендарраэцу, плененному храбрым алькадом антекверским Родриго Нарваэцом!
Все побежали отворять дверь и принять в свои объятия злополучного искателя приключений. Но Дон-Кихот, полулежа в повозке, важно отстранил их рукою и холодно сказал:
— Тише, тише! Я ранен по вине моего коня, и вы причиняете мне боль вашими порывистыми движениями. Несите меня осторожнее в постель и позовите мудрую Урганду перевязать мои раны.
— Ну, вот так и есть! — взвизгнула экономка. — Я верно угадала, в чем дело... Пожалуйте, мой добрый господин, пожалуйте скорее в ваш дом, где за вами будут ходить со всевозможным усердием преданные вам люди. Поверьте, что мы отлично сумеем перевязать вас... не хуже вашей... Урганды, существующей только в ваших книгах... Ах, эти проклятые книги! Не будь их, вы никогда не дошли бы до такого ужасного состояния!
Когда рыцаря уложили в постель и начали искать ран, которых никак не могли найти, он нашел нужным немного изменить свои первоначальные слова и сказал:
— Я собственно не ранен, а только сильно помят но милости моего коня, споткнувшегося о камень в то время, когда я сражался с десятью самыми свирепыми и чудовищными великанами в мире.
— Вот оно что! Уж и великаны выступили на сцену! — заметил священник. — Да, дело плохо!.. Клянусь моим святым патроном, что я завтра же покончу с ними, чтобы они не могли беспокоить нашего дорогого друга!
Дон-Кихота закидали вопросами относительно его поездки, по он наотрез отказался в этот день удовлетворить любопытство своих домашних и друзей и просил накормить его, а потом дать ему уснуть, так как он страшно голоден и сильно утомлен.
Священник ушел домой, но по пути завернул к Пиедро Алонзо, который подробно рассказал ему, как он нашел гидальго валяющимся на земле и какие должен был выслушивать от него диковинки.
Рассказ крестьянина побудил священника как можно скорее заняться библиотекою дона Квизады. Помощником в этом деле он выбрал цирюльника, сеньора Николаса, который был одинаково дружен как с ним, так и со свихнувшимся гидальго.
© «Онлайн-Читать.РФ», 2017-2025. Произведения русской и зарубежной классической литературы бесплатно, полностью и без регистрации.
Обратная связь