в которой описывается отъезд из корчмы и одна интересная встреча.
Когда клетка была поставлена на тележку, Дон-Кихот сказал сам себе:
«Много я читал рыцарских историй, но ни в одной не было сказано, чтобы странствующих рыцарей возили в простых тележках, запряженных волами, которые еле движутся! Обыкновенно волшебники-похитители сажали их на облако, на пылающего огнем дракона, на огненную колесницу или просто на гиппогрифа и мчали с быстротою молнии по поднебесью, а тут вдруг тащись чуть не на черепахах, да еще в таком безобразном экипаже и за решетками! Ведь это умрешь со стыда... Впрочем, должно быть, волшебники нынешних времен поступают иначе, чем те, которые жили до нас...»
— Как ты думаешь, друг Санчо, — продолжал он вслух, обратившись к оруженосцу, — не придумали ли для меня волшебники новых способов очарования и перемещения, как для человека, захотевшего восстановить забытое странствующее рыцарство в такое время, когда почти ничего не осталось из того, что было прежде?
— На этот счет я ничего не могу доложить вашей милости, — отвечал Санчо, — потому что никогда не читал рыцарских книг, а только кое-что слышал из того, что в них пишут. Но осмелюсь заметить, что, по-моему, эти привидения, которые забрали нас в плен, не христианские.
— Понятно! Как же они могут быть христианскими, когда это все нечестивые демоны, вышедшие из недр преисподней, чтобы проделывать надо мною разные гадости. Тронь их, ощупай, и ты убедишься, что это не существа с плотью и кровью, а настоящие духи, только для вида облекшиеся как будто в тела, — сказал Дон-Кихот.
— Нет, ваша милость, один из этих духов дерется как настоящий человек, кулаки у него такие здоровые, что ему может позавидовать любой человек. А другой не похож на черта уже тем, что от него несет не серою, как это полагается у исчадий преисподней, а разит амброй, которою мажутся наши вельможи, не знающие куда девать деньги.
При этих словах Санчо указал на дона Фернандо, который, действительно, весь был пропитан дорогими духами, по обычаю всех аристократов.
— Это ничего не значит, друг мой, — возразил Дон-Кихот: — дьяволы могут изобразить и благовоние, хотя сами не слышат его, потому что они, лишенные действительной плоти, не обладают обонянием. По самой их природе им присущ только страшный смрад; всюду, куда бы они ни явились, они вносят с собою частицу ада, то есть всего дурного и злого; а так как благовоние приятно человеку, то оно составляет добро, которого исчадия преисподней дать не могут. Если тебе кажется, что от этого демона пахнет амброю, то или ты сам обманываешься, или он тебя обманывает, чтобы ты не мог узнать его природы.
Пока происходила эта беседа между рыцарем и оруженосцем, дон Фернандо и Карденио, опасаясь, как бы не открылся не вовремя их обман, спешили окончить последние приготовления к пути, а священник уговаривался со стрелками, чтобы они за известную плату проводили мнимого пленника до его имения.
Прикрепив к седлу Росинанта «шлем Мамбрэна» и прочее вооружение рыцаря, Карденио приказал Санчо сесть на его осла и, взяв коня под уздцы, стать во главе поезда, а стрелкам — поместиться по обе стороны тележки.
Хозяйка корчмы, дочь её и Мариторна вышли на крыльцо, притворяясь, будто они оплакивают увозимого в плен рыцаря, что очень тронуло его.
— Не портите бесполезными слезами своих прекрасных глаз, благородные и сострадательные дамы, — мягким голосом проговорил он. — Обрушившееся на меня несчастие принадлежит к числу тех зол, которые неразлучны с моею профессией и без которых нельзя чувствовать себя настоящим странствующим рыцарем. Кроме того, имейте в виду, что увозятся в плен волшебниками, демонами, привидениями и тому подобными неземными обитателями только одни уже прославленные рыцари, между тем как неизвестные, не отличившиеся никакими достойными увековечения подвигами, этой почетной опасности никогда не подвергаются. Вот почему несчастие, в котором вы видите меня, составляет участь лишь тех рыцарей, храбрость и добродетели которых возбуждают зависть их мелких собратьев, не способных подняться на их высоту, а потому и старающихся коварными происками в союзе со слугами тьмы подкапываться под них. Но истина так сильна, что, несмотря на все ухищрения магии, изобретенной Зороастром, всегда выходит победительницей из всех опасностей: она преодолевает все препятствия, пробивает тьму и своим ослепительным светом озаряет мир, как солнце заливает своими лучами всю землю... Простите мне, прекрасные дамы, если я причинил вам кое-какие неудовольствия; поверьте, что это случилось против моей воли, по собственному же побуждению я никогда не делаю ни малейшего зла. Просите Бога, чтобы Он освободил меня из этого плена, в который я попал, благодаря злобе моих врагов. Когда мне вновь будет возвращена свобода, я прежде всего поспешу доказать вам, как глубоко запечатлелись в моей памяти все те заботы и ласки, которыми я был окружен и осыпан в этом замке, и как велика моя признательность людям, делающим мне добро.
В продолжение этой речи священник и сеньор Николас прощались с доном Фернандо и его спутниками, с аудитором, доном Люисом, Рюисом Перецом де-Виэдма, Карденио и с дамами. Все братски обнимались и целовались, обещая писать друг другу о всем, что с ними случится. Дон Фернандо убедительно просил священника сообщить ему, как он довезет Дон-Кихота и как пойдет его лечение, обещая со своей стороны написать о своей свадьбе с Доротеей, о крещении Зорайды, об её бракосочетании с сеньором де-Виэдма и о судьбе дона Люиса и Клары.
Когда священник уже садился на своего мула, хозяин корчмы предложил ему на память рукопись, оказавшуюся в одном ящике с повестью о «Безрассудном муже», и добавил, что позволяет себе распорядиться этой рукописью потому, что владелец её не подает о себе никаких вестей. Открыв тетрадь, священник прочитал заглавие: «История Ринконнеты и Кортадилло»[*] и сказал:
— Очевидно, это написано автором «Безрассудного мужа» и, вероятно, так же интересно, поэтому я с благодарностью принимаю ваш подарок.
Наконец кортеж двинулся со двора в следующем порядке: впереди ехал Санчо на своем осле, имея в поводу Росинанта, за ним — тележка, запряженная волами и конвоируемая стрелками, ехавшими по бокам, а за тележкою — священник и цирюльник, сеньор Николас, на мулах и в масках, скрывавших их лица, чтобы Дон-Кихот не мог их узнать.
Всадники ехали торжественно и важно, в шаг с волами, тихо переступавшими по рыхлому песку дороги.
«Пленник» сидел в своей клетке с неподвижностью статуи, вытянув ноги, скрестив на груди руки и устремив в пространство задумчивый взгляд.
Проехав часа три, проводник попросил позволения остановиться для корма своих волов в долине, на которую только что выехали. Не успел священник ответить ему, как вдруг увидел приближавшуюся к ним группу всадников на прекрасных сильных и выхоленных мулах. Это был толедский каноник с шестью слугами.
Увидав человека в клетке, находящейся под охраною вооруженных солдат, каноник подумал, что это важный преступник, подлежащий суду «Святой Германдады», и спросил одного из стрелков:
— Кого это и куда вы везете?
— Мы и сами хорошенько не знаем, ваше преподобие, — ответил тот. — Мы люди нанятые, и нам ничего не объяснено насчет этого гидальго, засаженного в клетку.
— Если вы посвящены в обычаи и тайны странствующего рыцарства, тенор, — сказал Дон-Кихот, — то я могу рассказать вам о моих злоключениях; если же нет, то это будет только бесполезною тратой времени, потому что вы меня не поймете.
— Сеньор, — ответил каноник, — могу вас уверить, что я гораздо тщательнее изучал рыцарские романы, нежели элементы логики доктора Виллальпандо[*]; поэтому вы можете рассчитывать, что я отлично пойму вас и выражу полное сочувствие к вашему положению.
— В таком случае, — проговорил Дон-Кихот, — узнайте, что я засажен в эту клетку завистью и злобою волшебников. Известно, что добродетель всегда ожесточенно преследуется и очень редко поддерживается, благодаря преобладанию в мире дурных людей. Я — странствующий рыцарь — не из тех, которых обегает слава, считая их недостойными быть озаренными ею, — нет! Я имею честь и счастье считаться в рядах тех рыцарей, имена и подвиги которых наперекор зависти и злобе всех магов Персии, браминов Индии и гимнософистов Эфиопии неизгладимыми буквами начертаны на стенах храма бессмертия, дабы эти имена служили путеводными звездами странствующим рыцарям грядущих веков, желающим с оружием в руках стяжать венец бессмертия.
— Сеньор Дон-Кихот прав, — вмешался священник: — при помощи чар он заключен в эту клетку не за какую-нибудь вину, а лишь благодаря проискам и коварству лиц, позавидовавших его славе. Вы видите пред собою того доблестного рыцаря «Печального Образа», о котором вы, конечно, уже слышали и героические подвиги которого, наверное, будут увековечены на мраморе и бронзе, несмотря на все старания зависти и ненависти воспрепятствовать этому.
Слыша странные речи этих двух людей, каноник не знал, что и думать; на его лице было полное недоумение, и он широко открытыми глазами смотрел на них, не находя, что возразить им. С одной стороны его поразила, как мы уже говорили, клетка с сидящим в ней человеком, а с другой — не менее удивил и вид лиц, окружавших заключенного, слова которого, подтвержденные священником, окончательно сбили его с толка.
Заметив это и желая воспользоваться случаем высказать свою сообразительность и кстати дать хороший урок своему господину и его провожатым, Санчо решился подъехать к канонику и смело проговорил:
— Наверное меня не похвалят за то, что я скажу; но я этого не боюсь: совесть велит мне говорить, и я не буду молчать. Могу чем угодно побожиться вашему преподобию, что мой господин Дон-Кихот так же мало находится во власти волшебников, как и мы с вами. Он уверяет, будто его околдовали, но это вовсе не правда: он пользуется всеми своими чувствами, т. е. пьет, ест и спит, как все добрые люди, а этого, по-моему, он не мог бы делать, если бы был очарован. Он тогда и языком не мог бы повернуть и сам не в состоянии был бы пошевельнуться, а между тем, сами видите, он движет и руками, и ногами, и головой; языком же работает так исправно, что любого краснобая за пояс заткнет... Неужели, господин лиценциат, — продолжал он, обращаясь к священнику, — вы воображаете, что я не понимаю, что все это только ваши штуки? Хоть двадцать масок наденьте, я вас все равно узнал бы. И зачем только вы сунулись не в свое дело? Не будь вас, мой господин, наверное, был бы уже женат на принцессе Микомиконской, а я получил бы графство, остров или хоть какую-нибудь провинцию в управление; это было бы, говоря по совести, самое меньшее, чего я в праве ожидать от щедрости рыцаря «Печального Образа» за свою верную и самоотверженную службу. А теперь я вижу, что ничего этого не будет и все мои труды пропадут даром. Мне обидно не столько за себя, сколько за мою бедную жену и детей. Каково им будет, когда я возвращусь к ним таким же бедняком, каким уехал, между тем как я обещал вернуться вице-королем или по крайней мере каким-нибудь губернатором, хоть плохоньким?.. Смотрите, господин лиценциат, накажет вас Господь, если не на этом свете, так на том, за то, что вы лезете туда, куда вас не спрашивают, и отнимаете у моего господина возможность делать людям добро, помогать бедным, поддерживать и защищать вдов и сирот и наказывать разбойников.
— Ну, вот и ты заговорил чепуху! — воскликнул цирюльник. — Я вижу, мой милый Санчо, что и ты вполне под стать своему господину, не мешает и тебя околдовать и засадить к нему в клетку. И глуп же ты, мой друг, погляжу я на тебя! Наговорили тебе турус на колесах об островах, провинциях, губернаторствах, а ты и поверил.
— Будьте покойны, я не глупее кого другого, сеньор Николас! — с достоинством возразил Санчо. — И отчего бы мне, по-вашему, не верить тому, что вполне похоже на правду?.. Я хоть и простой человек, но добрый христианин и могу быть не только губернатором, а даже папой. Сделайся мой господин королем, он, наверное, не пожалел бы дать мне хоть целый десяток островов или провинций, потому что он человек благородный и щедрый, не то, что какой-нибудь цирюльник, который только и знает, что высасывает кровь из других, да еще деньги за это берет!.. Молчали бы лучше, чем связываться со мною: у меня язык-то поострее вашей бритвы, вам бы это должно быть известно, потому что вы знаете меня не первый день.
Опасаясь, как бы Санчо не открыл Дон-Кихоту всю комедию, разыгрываемую ими с благою целью вылечить бедного гидальго от его сумасшествия, цирюльник махнул рукою и замолчал. Между тем священник отъехал с каноником и его спутниками в сторону и стал им рассказывать историю Дон-Кихота, начиная со дня его рождения и кончая настоящею минутой. Описав постепенное развитие сумасшествия гидальго и все его проделки, священник сообщил о своем намерении привести его домой, чтобы заняться его лечением, и заключил свой рассказ следующими словами:
— Подействовать на него убеждениями невозможно, поэтому нам приходится везти его обманом и разыгрывать пред ним комедию, подходящую к тем представлениям, какие зародились в его больном мозгу.
— Это придумано очень умно, — сказал каноник, — и я от души желаю вам успеха. Удивительно мне только одно: как можно принимать в серьез разные глупые сказки и вообразить, что все это правда! Я пробовал читать рыцарские повести, но никогда не мог дочитать ни одной книги до конца, — слишком уж много в них вранья. И все они так похожи одна на другую; разница только в именах и местностях, так что с первых страниц они становятся нестерпимо скучны. По моему мнению, следовало бы запретить печатать такую гадость, ведь эти книги не только не интересны, но даже и не поучительны. И хороши сочинители, которые ничего не могут придумать лучшего! Если эти книги пишутся для развлечения и увеселения, то цель совершенно не достигается; увеселять нас может только что-нибудь вполне естественное и гармоничное, а никак не противоестественное и уродливое. В самом деле, какая может быть гармония в сочинении, где описывается, как пятнадцатилетняя девочка кончиком своего мизинца повергает на землю великана, достигающего головою до облаков, точно легкую былинку; как один человек побеждает чуть не миллионную армию, не проливши ни одной капли собственной крови, и как королевы и короли, притесняемые врагами, прибегают к помощи первого попавшегося странствующего рыцаря, — то есть собственно говоря, бродяги, — посвящают его во все свои тайны и доверяют ему свои интересы? Неужели есть люди, настолько наивные и обладающие таким дурным вкусом, что находят удовольствие, когда читают, например, о том, как плыла по морю, точно ореховая скорлупа, громадная башня, наполненная рыцарями, и как потом эта башня бегала по несуществующим странам, которых никогда не открыть даже Марко-Поло? Говорят, будто в выдумках правда не нужна, но я с этим не могу согласиться. Я нахожу, что выдумка тогда только удачна и способна нравиться, когда она как можно ближе подходит к действительности, и что чем правдоподобнее описываемое, тем оно интереснее. Вообще, произведения фантазии не должны оскорблять здравого смысла, а поучать, умилять и восхищать; иначе они могут внушать мало-мальски здравому уму лишь одно отвращение. Каждая книга должна быть написана так, чтобы все её части составляли стройное целое, а не беспорядочно набросанную груду всевозможных уродливых обломков, между которыми нет ничего общего. Эти-то уродливые обломки мы и видим в рыцарских повестях, сочинители которых, кстати сказать, кроме безобразия своих фабул, отличаются отвратительным слогом, полным незнанием истории и географии, излишнею многословностью и бесстыдством; последнее особенно заметно в их описаниях любовных приключений. Эти сочинители лишены всякого такта, искусства и вкуса, поэтому я считаю их людьми очень скверными, а следовательно вредными и даже опасными, в смысле их развращающего влияния на общество. Будь моя власть, я их всех изгнал бы из Испании...
— Вы совершенно правы, — сказал священник, воспользовавшись передышкою оратора. — Я вполне разделяю ваше мнение и чувствую такое глубокое отвращение к подобного рода книгам, что недавно сжег почти все имеющиеся у моего бедного друга Дон-Кихота рыцарские повести.
Он рассказал о пересмотре книг Дон-Кихота, какие из них были сожжены, а какие и по каким соображениям пощажены от аутодафе, как потом заколотили самую библиотеку и уверили её владельца, что ее похитил волшебник. Все это очень интересовало и забавляло каноника и его спутников.
— Знаете что, собрат, — сказал каноник, — вы очень приятный собеседник, и мне хотелось бы побольше потолковать с вами. Не позволите ли вы мне расположиться здесь вместе с вами на отдых? Кстати мы закусили бы, тем более что у меня с собою целый мешок провизии, которою я запасся в Толедо.
С этими словами он, не дожидаясь ответа священника, по лицу которого заметил, что тот очень польщен и доволен этим предложением, спустился со своего мула, приказал одному из слуг приготовить закуску, а остальным ехать вперед и дожидаться его в ближайшей корчме.
Пока каноник и священник вели между собою вышеприведенную беседу, Санчо, все время стоявший поодаль с задумчивым видом, вдруг на что-то решился и быстро подошел к клетке своего господина.
— Ваша милость, — сказал он ему, — позвольте мне очистить свою совесть.
— Очищай, друг мой, — апатично сказал Дон-Кихот.
Оруженосец почесал голову, подумал немного и начал:
— Я хочу открыть вам, в чем состоит все ваше очарование. Эти двое, которые провожают нас, не кто иные, как священник нашей деревни и цирюльник Николас; на них надеты маски. Я думаю, что они увозят вас в плен прямо из зависти: очень уж им, должно быть, досадно, что их никто не уважает, кроме тех людей, которые знают их лично, а ваша слава гремит по всему свету... Вас знают даже в стране поганых мавров и эфиопов, у которых при одном вашем имени душа в пятки уходит... Вас, просто-напросто, дурачат и водят за нос... Вы вовсе не очарованы, клянусь вам в этом своею душой! Чтобы доказать это, я предложу вам один вопрос, и если вы мне на него ответите, как нужно, то я научу вас, как раскрыть хитрость ваших недоброжелателей, и тогда вы сами убедитесь, что вы вовсе не очарованы, у вас только мозги выворочены наизнанку.
— Спрашивай, что хочешь, сын мой, — разрешил рыцарь. — Я на все отвечу тебе самым разумным образом. Что же касается до твоего мнения, будто эти два существа, которые шныряют вокруг нас, — наш священник и цирюльник, то они тебе только кажутся ими, и убедительно прошу тебя не верить этому. Если ты находишь в них сходство с названными тобою лицами, то это потому, что эти волшебники, которым ровно ничего не стоить принять какой угодно вид, хотят сбить тебя с толка и завлечь в такой лабиринт сомнений и недоумений, из которого тебе потом никогда не выбраться, будь у тебя в руках даже нить Тезея. Вместе с тем они, очевидно, хотят смутить и меня, чтобы я не мог догадаться, в чьей власти нахожусь. Это ясно уж из того, что, с одной стороны, ты утверждаешь, будто меня провожают священник и цирюльник нашей деревни, а с другой — я вижу себя пленником в клетке, а это могло случиться только при помощи сверхъестественных сил, потому что я не поддался бы даже целой армии. Из этого я вывожу заключение, что мое очарование из самых сильных и совершенно иного рода, чем были все те, о которых я читал в книгах и которым подвергались странствующие рыцари, находившиеся в положении, подобном моему. Поэтому перестань думать, что эти два существа, разговаривающие с почтенным каноником, именно те лица, за которых ты их принимаешь. Как я не турок, так и они не священник и не цирюльник... Теперь ты можешь предложить свой вопрос; я готов отвечать на него целою речью, если понадобится.
— Господи, Боже мой! — вскричал Санчо. — Да неужели у вашей милости такой, с позволения сказать, медный лоб, что вы не можете понять, что чертям гораздо меньше до вас дела, чем людям?.. Сейчас я докажу вам все это так ясно, как дважды два — четыре, что вы обмануты, а не очарованы... Скажите мне, ваша милость... Только смотрите, говорите истинную правду, и тогда Господь поможет вам выйти из этой клетки и жениться на госпоже Дульцинее раньше, чем вы думаете...
— К чему это вступление, Санчо? — перебил Дон-Кихот. — Разве я не обещал тебе ответить на твой вопрос? Разве я когда-нибудь говорю неправду? Кажется, ложь никогда не оскверняла моих уст...
— Вот именно правду, только сущую правду, мне и нужно знать, ваша милость... Ответьте же мне по чести и по совести, с полною откровенностью, как должны отвечать все те, которые болтаются по свету в качестве странствующих рыцарей...
— Повторяю тебе, что я никогда не лгу, — снова перебил рыцарь. — Ради Бога, перестань тянуть! Ты положительно выводишь меня из терпения своими предисловиями.
— Вот в чем дело, ваша милость... С тех пор, как вы изволите сидеть в этой клетке, было ли у вас желание делать то, что делают люди не очарованные? Ну, положим, было ли у вас желание покушать, попить?
— Как не бывать, мой друг, бывает...
На лице оруженосца появилась довольная улыбка, и он весело хлопнул себя руками но бедрам.
© «Онлайн-Читать.РФ», 2017-2025. Произведения русской и зарубежной классической литературы бесплатно, полностью и без регистрации.
Обратная связь