Продолжение беседы Дон-Кихота о преимуществах людей оружия пред людьми науки.
Подкрепившись хорошим глотком вина, Дон-Кихот продолжал:
— Мы говорили о бедности студента; узнаем теперь, богаче ли воин. Нет, он не только не богаче, а напротив — несравненно беднее, потому что он — олицетворение бедности! Если он на службе, то живет одним жалким жалованьем, которое к тому же никогда не получается им своевременно, а иногда и вовсе не попадает в руки. Доведенный до отчаяния, он поневоле промышляет воровством и грабежом, за что часто и расплачивается своим единственным состоянием — жизнью, не говоря уже о том, что подвергает свою душу вечному осуждению. Вы можете увидать его зимою прикрытым одним легким камзолом, изображающим и рубашку и мундир, и ему нечем согреться, кроме дыхания своего рта; а это дыхание, выходя из голодного и холодного желудка, не отапливаемого пищей, тоже не может быть особенно теплым. Ночью ему служит постелью голая земля, представляющая лишь то удобство, что он может занять ее под себя сколько ему угодно, не стесняясь никакими границами и не подвергаясь опасности свалиться во сне с постели и ушибиться. Настает день его славы, т. е. сражения, в котором он надеется отличиться и, действительно, отличается: лишается ноги или руки, а нередко удостаивается и такой чести, что остается на месте с разбитым черепом. Положим, это я взял худшие случаи; посмотрим лучшие. Предположим, что он, благодаря милости Неба, вышел цел и невредим из битвы, — изменится ли от этого его положение к лучшему? Сделается ли он богаче и счастливее? — Нет! Он должен участвовать еще во многих сражениях и выйти из них победителем, чтобы достичь чего-нибудь порядочного; но это будет уже чудом. Как ничтожно количество людей, сделавших карьеру в военной службе, в сравнении с числом погибающих в ней! Последних нельзя даже счесть, а первые представляют громадную редкость. В рядах людей науки замечается обратное: погибает меньшинство, а большинство живет очень недурно, перенеся годы испытания студенчества. Трудясь несравненно больше, постоянно неся громадную ответственность, воин почти не получает вознаграждения и не может надеяться ни на что хорошее в будущем; следовательно, его участь несравненно тяжелее. Мне на это могут возразить, что ученых гораздо меньше, чем солдат, и потому их легче вознаградить, тем более, что их знаниями часто пользуется множество людей, которые за это оплачивают хорошо их труды, между тем как воины служат одному лицу, которому, конечно, труднее содержать многих, чем многим содержать одного. Но это, так сказать, наружная сторона дела; рассмотрим и внутреннюю. Защитники науки говорят, что без неё не могло бы существовать оружие, вследствие законов, которым подчинена война, и что составителями, истолкователями и охранителями этих законов являются ученые. На это я возражу, что, напротив, законы не могут существовать без поддержки оружия: оружием защищаются государства, охраняются города, делаются безопасными дороги, очищаются от пиратов моря, без оружия же государства, города, дороги, поля, моря, — словом, и море и суша находились бы в вечном беспорядке, в вечной опасности. Ведь известно, что чем труднее что добывается и чем дороже что стоит, тем более оно ценится. Позвольте же спросить вас: чего стоит достижение славы и обеспеченности путем науки? — Времени, иногда бессонных ночей, напряжения ума и в начале поприща — кое-каких лишений. Но для того, чтобы быть хорошим солдатом, нужно подвергаться не только этим трудам и неудобствам, но и целому ряду других, притом без перерыва, почти без надежды на лучшее будущее и под постоянным страхом быть убитым или искалеченным на всю жизнь. Испытывает ли когда-нибудь ученый что-либо подобное тому, чему подвергается солдат, находящийся в городе, осажденном неприятелем? Стоя на часах на крепостном валу, солдат слышит, что у него под ногами прокладывают мину, но он не имеет права отойти от своего поста и спастись от угрожающей ему страшной опасности. Хорошо, если он успеет сообщить своему начальству об этой опасности, чтобы могли быть приняты меры для её уничтожения. В ожидании же этого он все-таки должен остаться на своем посту, под ежеминутным страхом взлететь на воздух или быть погребенным под развалинами крепостных стен... А вот вам еще пример. Представьте себе, два корабля, сцепившихся в открытом море; полем сражения служит узкий помост, на котором со всех сторон угрожают воину пики, копья, мечи, сабли и даже пушки и по бокам которого зияет бездонная бездна воды, где тоже ждет его смерть. Окруженный смертью во всех видах, он не может даже надеяться на свою силу и храбрость. В пылу отчаяния он мужественно встречает все эти опасности, преодолевает все препятствия, прокладывает себе дорогу сквозь лес смертоносных орудий и пробирается на неприятельский корабль, а там еще хуже: там ад кипит еще сильнее — и он погибает. Место его занимает другой, который вскоре поглощается морем; его заменяет третий, четвертый, пятый — и так далее жертва за жертвою, и никто из переживающих товарищей не ужасается их гибели, не боится их примера, но смело подвергается той же участи. Вот, по-моему, настоящий верх мужества и отваги!.. Счастливы те времена, когда не знали нынешних чудовищных огнестрельных орудий, изобретателя которых я считаю добычей ада! Благодаря им самый храбрый рыцарь может пасть жертвою жалкого труса, направляющего свой изменнический удар из-за скрытой засады; каждый герой может быть бесславно убит, а он был бы нужен еще для мира! Мысль об этих дьявольских изобретениях иногда заставляет меня сожалеть о том, что судьба заставила меня в наш злополучный век вступить на поприще странствующих рыцарей. Хотя никакая видимая опасность не может смутить меня, но мне грустно сознавать, что достаточно какой-нибудь щепотки пороха и крохотного куска свинца, чтобы парализовать мою сильную руку и воспрепятствовать совершению многих славных дел. Но пусть будет так, как угодно Небу! Если Оно допустит мою погибель во цвете моих лет и в самый разгар моей полезной деятельности — не мне роптать на это! Я только желал бы выполнить ту славную задачу, которую возложила на меня высокородная принцесса Микомиконская, удостоившая меня своим лестным доверием. По окончании этого последнего подвига я мог бы испустить свой дух без сожаления, сознавая, что совершил больше, чем кто-либо из рыцарей прошедших и грядущих веков.
Заметив, что оратор после своей блестящей речи начинает, по обыкновению, завираться и что все слушатели переглядываются с выражением сожаления и соболезнования, священник поспешил перебить его:
— Вы так красноречиво доказали превосходство оружия над наукою, — сказал он, — что я, хотя и представитель последней, все-таки должен согласиться с вами. Но длинная речь, очевидно, утомила вас, а вечер еще длинен; поэтому мы предложили бы вам отдохнуть, с тем, чтобы затем, собравшись с новыми силами, вы могли продолжать развитие ваших удивительно глубокомысленных соображений по затронутому вами вопросу.
— Конечно, — подхватил дон Фернандо, — нельзя же нам допустить, чтобы вы так утомлялись ради нашего поучения. Принося вам искреннюю благодарность за доставленное нам наслаждение, мы обращаемся теперь к нашему уважаемому новому другу, хотя и не имеем еще чести знать его имени, с убедительнейшею просьбой рассказать нам свою жизнь и похождения, которые должны быть очень интересы, судя по тому, что он прямо из Мавритании и сопровождает такую прелестную туземку.
Всем очень понравилось это предложение, и незнакомца со всех сторон стали осаждать просьбами открыть, кто он и его восхитительная спутница, как он попал на её родину, как познакомился с нею и какие у него были приключения. Видимо польщенный общим вниманием, незнакомец сначала отнекивался, а затем сдался и начал свой рассказ.
© «Онлайн-Читать.РФ», 2017-2025. Произведения русской и зарубежной классической литературы бесплатно, полностью и без регистрации.
Обратная связь