в которой рассказывается о том, как Дон-Кихоту удалось наконец уговорить Санчо произвести самобичевание.
Печаль Дон-Кихота, вызванная его поражением, смягчалась радостью по поводу открытой в Санчо чудесной силы, посредством которой можно было даже воскрешать мертвых. Рыцарь нисколько не сомневался, что Альтизидора, действительно, умирала, хотя, быть может, и не от любви к нему. Санчо же был далеко не в радостном настроении, так как Альтизидора не исполнила своего обещания — не подарила ему сорочек. Неудовольствие его выразилось в следующих словах, обращенных им к своему господину:
— Оказывается, что я самый несчастный лекарь на всем свете! Другие лекаря уморят больного, да еще требуют за это денег, хотя весь труд их состоял только в написании рецепта. Даже и лекарств они не составляют сами, а велят это делать аптекарям. Между тем я, ради спасения людей от смерти и колдовства, даю всячески истязать себя, и не получаю за это ничего, кроме новых истязаний!.. Но теперь кончено: никогда не стану больше жертвовать собой, если не получу вперед платы чистыми деньгами. Поучили дурака и будет... Каждый кормится своим талантом, и я не думаю, чтобы Небо одарило меня таким чудесным свойством для того, чтобы я помогал им другим и не получал за это хорошего вознаграждения. Как вы думаете, ваша милость?
— Думаю то же, что и ты, — ответил Дон-Кихот. — Альтизидора поступила дурно, не отдав тебе обещанных сорочек. И хотя сила, проявляющаяся в тебе, досталась тебе без всякого труда с твоей стороны, то есть без учения, но все-таки нет основания претерпевать безвозмездно мучения ради других. Что касается меня, то я охотно дал бы тебе все, чего бы ты ни попросил, в вознаграждение за разочарование Дульцинеи. Вот только что меня смущает: вдруг лечение не поможет, если заплатить за него? Очень может быть, что твоя чудодейственная сила парализуется платой... Впрочем, попытка — не пытка, спрос — не беда. Сделай милость, друг Санчо, побичуй себя для Дульцинеи и заплати себе сам из моих денег сколько хочешь.
Санчо сначала вытаращил глаза, потом с приятностью осклабился и проговорил:
— Ладно, ваша милость, коли вы согласны заплатить мне, то за мною дело не станет — выпорю себя на славу... Ради добычи лишнего мараведиса для жены и детишек на что не пойдешь!.. Вы только скажите мне, сколько намерены пожаловать мне за каждый удар.
— Если оцепить всю силу боли, которую придется претерпеть тебе, то тебя не вознаградить всеми богатствами Венеции и рудниками Потози. Но ты соображай свое требование с моим кошельком и оцени сам по совести каждый удар.
— Я должен дать себе три тысячи триста ударов; пять ударов я уже нанес себе, но так как они были бесплатные, то я считаю их вдвое... Впрочем, нет, так будет недобросовестно... Я лучше буду считать, что не дал себе ни одного удара и должен буду дать все три тысячи триста. Если взять за каждый удар по квартилле[*], — меньше этого уж никак нельзя, — то выйдет три тысячи триста квартилл... за три тысячи ударов полторы тысячи полуреалов, или семьсот пятьдесят полных реалов, а за триста остальные — полтораста полуреалов, или семьдесят пять реалов; если приложить эти семьдесят пять к прежним семистам пятидесяти реалам, то выйдет ровно восемьсот двадцать-пять... Значит столько я и вычту из ваших денег. Таким образом я возвращусь домой богатым и довольным, хоть и избитым насмерть. Но что же делать! Пословица не даром говорит, что не замочивши панталон, не добудешь и раков.
— О, милый, добрый, мягкосердечный Санчо! — воскликнул Дон-Кихот. — О, как мы с Дульцинеей будем обязаны тебе!.. Всю жизнь мы будем благодарить тебя и благословлять твое имя... Но когда же ты начнешь свое бичевание? Начни поскорее, милый друг. Я прибавлю тебе еще сто реалов.
— Если нам удастся остановиться этою ночью в чистом поле, где никто не мог бы видеть меня, то я обязательно сегодня же отхлещу себя... За сто лишних реалов не пожалею своей шкуры.
При этих словах Санчо рыцарь весь просиял и с нетерпением стал ожидать наступления ночи. Как нарочно, день тянулся так долго, что Дон-Кихоту уже казалось, что ему и конца не будет. Но наконец стало темнеть. Свернув с дороги в густолиственную рощу, Дон-Кихот и Санчо разнуздали своих четвероногих друзей, расположились на пушистой траве и закусили чем Бог послал. Потом Санчо устроил себе из узды и недоуздка своего осла превосходную плеть, отошел шагов на двадцать от Дон-Кихота, под группу буковых деревьев, и принялся снимать с себя камзол.
— Смотри, мой друг, — крикнул ему Дон-Кихот, — не разорви своей шкуры в куски от излишнего усердия! Бей себя не сразу, а постепенно — удар за ударом. Не спеши, иначе у тебя не хватит духа до конца... Я боюсь, как бы ты ни убил себя раньше времени, не доведя до конца дела... Чтобы ты не ошибся присчете, — а это тоже может испортить все дело, — я стану считать твои удары. Помогай же тебе Небо, как этого заслуживает твое доброе намерение!
— Хороший плательщик не боится выдавать деньги, — ответил Санчо. — Будьте покойны, ваша милость, у меня и овцы будут целы и волки сыты... Ну, Господи благослови!
Обнажив себя до поясницы, он начал наносить себе удары плетью, а Дон Кихот принялся считать их. Но после девяти или десяти ударов, Санчо нашел, что запросил слишком мало за такую экзекуцию. Он остановился и крикнул своему господину:
— Как хотите, ваша милость, а за такие добросовестные удары нельзя брать меньше полуреала... Тут, чего доброго, спустишь всю шкуру, а она у меня ведь не казенная...
— Продолжай, голубчик Санчо! Ради Бога, продолжай! — умолял Дон-Кихот. — Я дам тебе по полуреалу за каждый удар, только не падай духом и не отказывайся довести до конца свое дело! Помни, что от этого зависит благополучие моей дамы.
— Ну, ладно, за хорошую плату можно и не жалеть себя, — сказал Санчо и стал продолжать экзекуцию.
Скоро, однако, плеть перестала опускаться на спину Санчо, а начала попадать по деревьям, между тем как он испускал раздирающие душу стоны, точно терпел невыносимую боль. Опасаясь, как бы верный слуга в самом деле не добил себя, не успев окончить разочарования Дульцинеи, Дон-Кихот крикнул ему:
— Довольно, Санчо, довольно! Я вижу, что лекарство слишком сильно, и поэтому его следует давать не сразу, а по частям... Замору взяли не в один день... Ты дал себе, если только я не ошибся в счете, больше двух тысяч ударов, а этого вполне довольно на сегодня. Нужно и меру знать. Осел и тот через силу не потянет.
— Нет, нет! — возразил расходившийся Санчо. — Я не хочу, чтобы обо мне говорили, что как деньги получил, так и руки заболели... Отойдите подальше, ваша милость, и не мешайте мне дать себе остальную тысячу ударов. Лучше отделаться в один раз и потом уж отдохнуть с спокойною совестью, чем мучиться мыслью о том, что опять придется приниматься за плеть.
— Ну, если уж пришла тебе такая охота, Бог с тобой, продолжай, я отойду, друг мой, — проговорил Дон-Кихот.
Как только рыцарь отошел, Санчо принялся с таким остервенением разочаровывать Дульцинею, что спустил шкуру (т. е. кору) со всех соседних деревьев; в воздухе так и стоял гул и свист от ударов. Хватив, наконец, изо всех сил плетью по дереву, он с страшным воплем крикнул:
— Кончено!.. Ох, смерть моя пришла!..
Услыхав ужасный удар и крик, Дон-Кихот подбежал к своему слуге и, вырвав у него плеть, сказал:
— Санчо, не дай Бог, чтобы ты из-за меня погубил свою жизнь, которою поддерживаешь всю семью... Пусть лучше Дульцинея потерпит еще немного и подождет, пока ты соберешься с силами, чтобы кончить это дело к общему удовольствию. Теперь ведь осталось всего несколько сот ударов.
— Если вашей милости угодно, извольте, я приостановлюсь, — слабым голосом говорил Санчо, притворяясь, что готов лишиться чувств, — Только прикройте меня теперь чем-нибудь, потому что я страшно избит и не могу пошевелиться.
Дон-Кихот поспешил снять с себя плащ и покрыть им растянувшегося на траве усердного слугу, который почти тут же захрапел и преспокойно проспал до самой зари.
Днем наши путешественники ехали без всяких приключений, а вечером остановились ночевать в деревенской корчме, которую Дон-Кихот, к радости Санчо, принял за то, чем она была, а не за замок, со рвами, подъемными мостами, башнями и решетками. Нужно заметить, что со времени своего поражения Дон-Кихот как будто несколько образумился.
Приезжих поместили в комнате, на окнах которой висели шторы с живописными изображениями: на одной — похищения Елены, а на другой — Дидоны, прощающейся с Энеем. Рассматривая эти изображения, Дон-Кихот заметил, что Елена улыбалась, а Дидона проливала слезы, величиною с орех.
— Жаль, — сказал он, — что эти дамы не живут теперь, или что я не жил при них: тогда Елена не так бы еще улыбалась, а Дидона не лила бы таких крупных слез. При моем вмешательстве Троя не была бы сожжена и Карфагена никто бы не разрушил.
— Этому я охотно верю, ваша милость, — ответил Санчо. — Но мне кажется, что если бы я был живописцем, то эти сеньориты, изображения которых встречаешь в каждой корчме и цирюльничьей лавке, были бы нарисованы не так плохо.
— Да, — сказал рыцарь, — живописцы, работающие для рынка, все сродни тому рисовальщику Орбанеху, жившему в Убеде, который на вопрос, что он думает нарисовать, отвечал: «Что случится». Раз ему пришлось нарисовать петуха, и он подписал под ним: «Это петух», чтобы его не приняли за что ни будь другое. Такого же рода должен быть, если я не ошибаюсь, и писатель, сочинивший нового Дон-Кихота: он тоже пишет наобум — что выйдет, то и ладно. Он напоминает мне поэта Молеона, приезжавшего несколько лет тому назад ко двору и отвечавшего сразу на все предлагаемые ему вопросы; зато и нес он такую чушь, что стыдно было слушать его... Но, довольно об этом. Скажи-ка мне лучше, Санчо: если ты намерен сегодня покончить с твоим бичеванием, то где тебе удобнее это сделать — на дворе или здесь, в четырех стенах?
— Хотелось бы опять где-нибудь под деревьями, потому что близость их как будто утоляет боль, — ответил Санчо.
— В таком случае, — подхватил Дон-Кихот, — мы подождем до завтра: может быть, опять попадем в лес... А то оставим это до возвращения домой; там тоже есть деревья. Вообще я хотел бы, чтобы ты сначала хорошенько собрался с силами.
— Как вам угодно, ваша милость; но я готов хоть сейчас покончить с этим делом, чтобы уж больше не думалось. Куй железо, пока горячо. Промедление часто бывает причиною больших неприятностей. на Бога надейся, а сам не зевай. Синица в руках лучше журавля в небе. Тот, кто дает сразу, делает лучше того, кто только обещает...
— Довольно, довольно! Ради Бога, останови поток своих пословиц! — вскричал Дон-Кихот, затыкая себе уши. — Сколько раз мне говорить тебе, что не следует так злоупотреблять поговорками и пословицами, а ты...
— Уж, видно, мне так на роду написано, ваша милость, что как открою рот, так сами собою и полезут из него пословицы. Но я постараюсь удерживать их при вашей милости, — сказал Санчо.
© «Онлайн-Читать.РФ», 2017-2025. Произведения русской и зарубежной классической литературы бесплатно, полностью и без регистрации.
Обратная связь