в которой повествуется о пребывании Дон-Кихота в Барцелоне, об очарованной голове и других событиях.
Всадник, пригласивший к себе Дон-Кихота, был некто дон Антонио Морено. Молодой, богатый и остроумный, он любил жить в полное удовольствие. Пригласив к себе рыцаря, он стал придумывать, как бы заставить его выказать во всем блеске свое безумие, но, однако, так, чтобы ему не было от этого никакого вреда. Забава, сопряженная с ущербом для других, — уже не забава, а жестокость, на которую дон Антонио не был способен. Попросив рыцаря снять с себя оружие и доспехи, молодой проказник вывел его в его знаменитом старом, во многих местах потертом и слишком узком камзоле на балкон, чтобы доставить случай всем прохожим налюбоваться на своего гостя. Между тем Санчо, убедившись, что попал в дом, где его будут кормить не хуже, чем у герцога, прямо блаженствовал.
Дон Антонио по случаю пребывания у него Дон-Кихота пригласил к обеду некоторых из своих друзей. Все обращались с Дон-Кихотом как с настоящим странствующим рыцарем, что приводило его в полный восторг и так льстило ему, что он весь сиял, не хуже своего оруженосца. Последний, по обыкновению, прислуживал Дон-Кихоту за столом и при этом так много болтал, что почти никому не давал говорить.
Наконец дон Антонио сказал ему:
— Мой добрый Санчо, говорят, ты такой охотник до клецек и бланманже, что остатки того и другого всегда прячешь за пазуху.
Дон Антонио вычитал эту ложь во второй части «Дон-Кихота», написанной неизвестным автором.
— Это неправда, — возразил Санчо: — я вовсе не так жаден и очень чистоплотен. Мой господин может подтвердить вашей милости, что иногда по целым неделям нам нечем было питаться, кроме горсти орехов или желудей, но я никогда на это не жаловался. Правда, когда мне дают теленка, я сейчас же накидываю ему на шею веревку и тащу домой, то есть — кушаю, что мне подадут, и постоянно приноравливаюсь к обстоятельствам. Но тот, кто говорит, что я неряха и обжора, сам не знает, что городит его язык, и если он мне попадется, я с ним рассчитаюсь за это вранье.
— Да, это верно, опрятность и умеренность Санчо достойны быть увековеченными на бронзовых таблицах, — заметил Дон-Кихот. — В минуты голода он, действительно, может показаться прожорливым, но уж никак не неряшливым. Он до такой степени щепетилен, что во время своего губернаторства никогда не ел даже винограда и гранат иначе, как с вилки.
— Как! — воскликнул дон Антонио. — Разве Санчо был губернатором?
— Да; на острове Баратории, — отвечал Санчо. — Этим островом я управлял целых десять дней; а потом, лишившись сна и чуть не околевая с голода, я навсегда отрекся от всяких губернаторств. Я убежал с острова, дорогою провалился в подземелье, из которого вытащил меня полумертвым мой господин.
Дон-Кихот рассказал, как он попал к подземелью, где томился его оруженосец, и как освободил его оттуда. Сидевшее за столом общество чрезвычайно было заинтересовано этим рассказом, как, впрочем, и всем, что говорили и делали Дон-Кихот и Санчо.
После обеда дон Антонио взял Дон-Кихота под руку и повел его в уединенную комнату, где ничего не было, кроме стола, сделанного из одного куска яшмы. На этом столе помещалась голова, напоминавшая бронзовые бюсты римских императоров.
Приведя своего гостя в эту комнату, дон Антонио сказал ему:
— Теперь, когда мы остались одни, я скажу вам, сеньор Дон-Кихот, нечто такое, чего вам, вероятно, никогда не приходилось слышать; но только прошу вас сохранить это в величайшей тайне.
— Клянусь сохранить вашу тайну! — ответил Дон-Кихот. — Поверьте, дон Антонио, вы ее вверите тому, у кого есть только уши, чтобы слышать, но нет языка, который повторял бы все слышанное. Открывая мне свою тайну, вы опускаете ее в бездну молчания.
— Я верю вам, — произнес дон Антонио, и, взяв руку рыцаря, положил ее на голову бюста и продолжал: — эта голова сделана одним из величайших волшебников, когда-либо существовавших на свете. Он был, если не ошибаюсь, поляк, ученик знаменитого Эскотилло, о котором рассказывают так много чудесного. Он жил некоторое время у меня в доме и сделал мне эту голову за тысячу червонцев. Голова эта обладает даром отвечать на предлагаемые ей вопросы. Перед тем, как устроить ее, волшебник долгое время чертил круги, писал иероглифы, наблюдал положение звезд и вообще употребил много труда. Что труды его не пропали даром, это вы увидите завтра. Сегодня пятница — единственный день в неделе, когда голова не отвечает. Обдумайте до завтра, о чем вы хотите спросить ее, и она ответит вам безусловную правду, как я уже не раз имел случай убедиться.
Чудесные свойства, которыми, по словам дона Антонио, обладала бронзовая голова, не мало удивили Дон-Кихота, и он не вполне верил им. Но рассудив, что открытие истины не заставит себя долго ждать, он не сказал ни слова о своих сомнениях, а только горячо поблагодарил дона Антонио за открытие этой тайны. Затем они оба покинули комнату, которую молодой человек тщательно запер на ключ, и возвратились в залу, где друзья хозяина наслаждались рассказами Санчо о приключениях Дон-Кихота и его собственных.
Вечером дон Антонио и его товарищи пригласили Дон-Кихота пройтись с ними по городу. По их же совету, он пошел без лат, без шлема и оружия, а просто в камзоле и толстом плаще, под которым пропотел бы даже самый лед. Санчо остался со слугами дома, которые обрадовались возможности повыспросить его и посмеяться над ним. Не успел Дон-Кихот пройти и несколько шагов, как ему предложили сесть на прекрасного и богато убранного мула, которого предоставил в его распоряжение молодой гидальго, тоже из круга знакомых дона Антонио. К плащу рыцаря, посредине спины, кто-то пришпилил кусок бумаги с крупною надписью: «Рыцарь Дон-Кихот Ламанчский». Не подозревая этого фокуса, Дон-Кихот чрезвычайно был удивлен и польщен тем, что все встречные громко называли его по имени; это, по его мнению, доказывало его всемирную известность.
— Что значит быть странствующим рыцарем, — заметил он шедшему рядом с ним дону Антонио: — нет почти ни одного человека на свете, которому я не был бы известен! Даже дети, никогда раньше не видавшие меня, и те сразу угадывают, кто я.
— Иначе и быть не может, сеньор Дон-Кихот, — ответил молодой человек. — Как нельзя скрыть огонь, так трудно скрыть и доблесть, особенно боевую, возносящуюся над миром и озаряющую его своим сиянием.
В шумные, восторженные восклицания толпы, приветствовавшей рыцаря, ворвалась, однако, и дисгармония: один прохожий кастилец, прочитав надпись на спине Дон-Кихота, вдруг грубо крикнул:
— Черт бы побрал тебя, Дон-Кихот Ламанчский! Удивляюсь, как ты мог добраться сюда живым, после тех палочных ударов, которыми так щедро угощали тебя?.. Ты сумасшедший болван; но это бы еще не беда, если бы ты смирно сидел в своем углу, а не шлялся бы по белу свету на соблазн другим. Твое безумие заражает всякого, кто связывается с тобою, как вот, например, эти сеньоры, которые разыгрывают из себя дураков, сопровождая тебя... Отправляйся-ка лучше домой, безмозглая голова, займись женою, детьми и хозяйством, если оно у тебя есть, и брось все свои дурацкие затеи, которые вводят в грех добрых людей.
— Ступай, любезный, своею дорогой, — строго сказал ему дон Антонио, — и не лезь со своими советами к тем, которые у тебя их не спрашивают. Сеньор Дон-Кихот находится в полном рассудке, да и мы все, его друзья, тоже, слава Богу, еще в полной памяти, и если отдаем ему почет, то, значит, он заслужил его. Убирайся же от нас, если не хочешь ознакомиться и с нашими палками; мы отлично владеем ими.
— Уйду, уйду, не беспокойтесь! — ответил кастилец. — Я и сам понимаю, что усовещивать некоторых людей — все равно, что бросать горох об стену. А все-таки мне жалко видеть такого почтенного старичка, — который, вдобавок, как я слышал, родился вовсе не дураком, — ломающим комедию странствующего рыцарства. Но, будь я проклят, если с этой минуты буду тратить о нем хоть одно слово!.. Тфу! Провались он совсем, вместе со всеми своими приспешниками и насмешниками!
Кастилец юркнул в толпу которая между тем так увеличилась, привлеченная слухом о всаднике с надписью на спине, что дон Антонио счел нужным незаметно снять со спины рыцаря соблазнительную надпись и везти его обратно к себе.
В ожидании его возвращения, жена дона Антонио, молоденькая и очень красивая дама, пригласила на вечер большое дамское общество, чтобы, в свою очередь, позабавиться на счет рыцаря, странности которого были ей тоже известны, как и многим другим, из напечатанной о нем истории. Когда рыцарь явился в сопровождении хозяина дома и его товарищей, дамы устроили танцы, и наперерыв стали приглашать Дон-Кихота.
Нельзя было без смеха видеть его долговязую, тощую, с высоким меланхолическим лицом фигуру, танцующую с грацией дрессированного слона. Почти все дамы украдкой делали рыцарю влюбленные глазки и нашептывали ему признания в неотразимом чувстве их любви к нему. На все это он сначала отвечал гордым молчанием, но наконец он вышел из терпения и крикнул на всю залу по-латыни:
— Fugite, partes adversae (изыдите, окаянные)! Ради Бога, успокойтесь, прекрасные дамы! — продолжал он по-испански. — Не забудьте, что в моем сердце полновластно царит одна несравненная Дульцинея Тобосская, образ которой охраняет меня от всякого соблазна, как бы сладок он ни был.
Проговорив эти слова, он пошатнулся и без сознания упал на пол: созданный для славных подвигов, он не мог вынести пытки танцев.
Дон Антонио приказал отнести бесчувственного рыцаря в спальню,
Узнав, что случилось с его господином, Санчо ворвался в залу и закричал:
— Как вам не стыдно, сеньоры, так мучить моего доброго господина! Не все люди на свете плясуны, и не все странствующие рыцари мастера вертеться с бабами. Между ними есть такие, которые согласятся скорее спять голову с любого великана, чем прыгать и скакать по-козлиному. Советую вам лучше оставить моего господина в покое, если не хотите, чтобы историки потом обвинили вас в неумении обращаться со знаменитыми странствующими рыцарями.
Посреди взрывов громкого хохота негодующий Санчо вышел из залы и отправился ухаживать за своим господином.
Утром Дон-Кихот встал как встрепанный. После завтрака дон Антонио повел его, Санчо и нескольких гостей в ту комнату, где находилась говорящая бронзовая голова. За обществом пошла и хозяйка дома. Дон Антонио объяснил гостям, тоже по-секрету, тайну головы, но немного иначе, чем Дон-Кихоту. Для начала опыта дон Антонио первый подошел к голове и тихо, но внятно проговорил ей на ухо:
— Скажи мне, голова, с помощью чудесной силы, заключенной в тебе, о чем я думаю в настоящую минуту?
— Я не знаю чужих мыслей, — звонко и отчетливо, хотя и не шевеля губами, ответила голова.
Дон-Кихот невольно подался назад при странных звуках голоса головы. Санчо же весь обомлел от ужаса и поспешил, по обыкновению, спрятаться за своего господина.
— Сколько нас здесь? — продолжал спрашивать дон Антонио.
— Ты, трое твоих друзей, твоя жена, шестеро её подруг, знаменитый Дон-Кихот Ламанчский и его оруженосец Санчо Панца.
— С меня довольно, — сказал дон Антонио, отходя в сторону. — Я еще раз убедился в чудесных, непостижимых свойствах этой головы. Пусть теперь спрашивают ее кому угодно.
К голове подошла одна из дам.
— Скажи, волшебная голова, как мне сделаться красавицей? — произнесла она с явным страхом, пересиливаемым, однако, любопытством.
— Сделайся сначала прекрасною душой... — начала было голова, но дама прервала ее, быстро проговорив:
— Довольно, больше мне ничего не нужно!
— Голова, мне хотелось бы знать, любит ли меня мой муж? — спросила другая дама.
— Наблюдай, как он ведет себя в отношении тебя и других, тогда ты увидишь то, о чем спрашиваешь, — последовал ответ.
— Ну, — заметила третья дама, — мы и сами знаем, что можно узнать чувства человека по его поступкам. Подобные советы могут давать и не волшебные головы.
— Кто я ? — спросил голову один из друзей дона Антонио.
— Ты это и сам знаешь, — ответил бронзовый оракул.
— Я-то себя знаю, но я хочу знать, знаешь ли ты меня, — продолжал гидальго.
— Ты Педро Нориц.
— Ну, теперь я вижу, что ты все знаешь, — проговорил гидальго, отходя от оракула.
— Скажи мне, голова, чего желает мой сын, наследник моего майората? — спросил еще один гидальго.
— Я уже сказала, что не знаю чужих мыслей, — ответила голова. Впрочем, я не ошибусь, если отвечу тебе, что сын твой желает поскорее похоронить тебя.
— Верно, — произнес спрашивавший, — отгадала. Ну, мне больше не о чем спрашивать, — прибавил он, тоже отходя в сторону.
— Голова, я, право, не знаю, о чем и спросить тебя, — проговорила хозяйка дома, приблизившись к столу. — Впрочем, мне хотелось бы узнать только одно: долго ли проживет мой милый муж?
— Очень долго, — получилось в ответ: — его здоровье и умеренность во всем сулят ему долгую жизнь, которая многими сокращается страстью ко всякого рода излишествам.
— О, ты, мудрая, всеведущая голова, — обратился к ней наконец Дон-Кихот, — скажи: наяву я все видел в пещере Монтезиноса или во сне, и совершится ли разочарование Дульцинеи посредством бичевания Санчо?
— История происшествия в пещере так длинна и запутана, что ее долго разбирать, скажу только, что в ней есть и правда и ложь, — ответила голова, — что же касается до бичевания Санчо, то он оттянет его как можно дольше, но разочарование Дульцинеи все-таки совершится.
— Более мне для моего счастия ничего не нужно, — произнес Дон-Кихот. — Других вопросов я не имею.
— Голова, — трепетным голосом начал Санчо, стоя от оракула в почтительном отдалении, — скажи мне, буду ли я еще раз губернатором или так и умру несчастным оруженосцем, и увижусь ли я еще с женой и детьми?
— Ты будешь губернатором в своем доме и увидишь жену и детей, как только возвратишься домой и перестанешь быть оруженосцем. — получил он в ответ.
— Это я и сам знаю! — воскликнул Санчо. — То же самое мне мог бы сказать и первый уличный фокусник.
— Болван! — гневно крикнул Дон-Кихот. — Чего же тебе еще нужно? Скажи спасибо и на том, что голова вообще удостоила тебя ответом.
— Так-то так, — сказал Санчо. — А все ж таки хотелось бы, чтобы она отвечала пообстоятельнее.
Этим и окончилось допрашивание оракула. Чтобы не вводить читателя в заблуждение, Сид Гамет Бен-Энгели открывает тайну этого оракула. Дон Антонио видел такую голову в Мадриде и заказал одному художнику сделать ему точно такую же. Голова была жестяная, выкрашенная под бронзу, и внутри совершенно пустая. Стол, к которому она плотно примыкала, был деревянный, выполированный под яшму, на одной толстой четырехугольной ножке, украшенной четырьмя львиными лапами, и тоже пустой внутри. Сквозь пол и ножку стола была проведена в голову жестяная труба. Под полом, в нижней комнате, сидел человек, который отлично слышал сквозь эту трубу все, что говорилось наверху, и в нее же давал ответы. Все было устроено так искусно, что открыть обмана никто не мог. Отвечал на вопросы двоюродный брат дона Антонио, умный и находчивый студент.
Сид Гамет говорит, что дону Антонио вскоре пришлось расстаться с этою головой, потому что слух о ней распространился по городу и угрожал встревожить усердных ревнителей нашей веры. Во избежание опасных недоразумений дон Антонио сам открыл отцам инквизиторам тайну говорящий головы, и те потребовали уничтожения её, чтобы не смущать невежественных умов.
Но Дон-Кихот и Санчо не узнали, в чем дело и поэтому, были убеждены в том, что видели и слышали действительно очарованную голову, одаренную способностью прорицания.
На третий день своего пребывания в доме дона Антонио Дон-Кихоту вздумалось пройтись по городу в сопровождении только Санчо и двух слуг. Проходя но одной из больших улиц, рыцарь, к своему громадному удовольствию, увидел на одной вывеске следующую надпись: «Здесь печатают книги». Он никогда не был ни в одной типографии, ему очень захотелось воспользоваться случаем ознакомиться с тайной печатания, и он вошел в типографию, Там он увидел, что в одном месте набирают, в другом делают оттиски, в третьем идет корректура, в четвертом отливают буквы, — словом, совершается весь тот процесс, результатом которого являются печатные произведения. Приблизившись к одной из касс, Дон-Кихот спросил, что тут делается. Наборщик объяснил ему, что он набирает книгу.
— А какую именно? — осведомился рыцарь.
— Эта книга переведена мною с итальянского языка, — подхватил случайно присутствовавший переводчик. — В оригинале она называется «Bagatelli».
— А что это значить по-испански? — продолжал Дон-Кихот.
— Это значит — «Безделицы», — ответил переводчик. — Заглавие, как видите, очень скромное, а между тем оно скрывает много дельного и интересного.
— Я знаю немного по-итальянски, — сказал рыцарь, — и могу даже похвалиться тем, что заучил наизусть несколько стансов Ариосто. Но, скажите, пожалуйста, встречается ли в вашей книге слово pignata?
— Встречается, и даже несколько раз.
— А как вы его перевели?
— Конечно, словом «горшок» — как же иначе?
— О, да вы, я вижу, знаток итальянского языка! По всей вероятности, вы переводите piace словом «нравится», piu — словом «больше», su — «наверху», а giu — «внизу»?
— Разумеется; иначе нельзя и перевести.
— Я уверен, что, несмотря на ваш талант, общество совершенно вас не знает. Оно относится очень равнодушно к подобного рода талантам, потому что не находит в них забавы для себя. Благодаря этому равнодушию, на свете глохнет множество дарований, гибнет доблесть и остается под спудом свет гения. Что касается собственно до переводов, то мне кажется, что большинство из них очень напоминают дорогие фландрские обои с изнанки, где не видно ничего, кроме смутных очертаний. Вообще труд переводчика, передающего с одного языка на другой только слова, но не вникающего в их смысл, не выше работы обыкновенного переписчика. Однако я вовсе не хочу сказать этим, чтобы подобный труд был унизителен, напротив, это все-таки одно из наиболее благородных занятий. Самыми выдающимися переводчиками я считаю Кристоваля Фигуэроса и Хуана Хорегу: они оба переводят так, что их переводы смело можно принять за оригиналы... Но, кстати, скажите, пожалуйста, вы печатаете эту книгу на свой счет или продали ее какому-нибудь книготорговцу?
— Нет, на свой счет, — ответил переводчик, — и надеюсь выручить от первого её издания не менее тысячи реалов. Я печатаю две тысячи экземпляров и назначаю по шести реалов за книгу. Думаю, что книга будет раскупаться очень бойко.
— Мне кажется, вы ошибаетесь, потому что плохо знаете уловки, к которым прибегают книготорговцы, чтобы сбыть свой товар, — сказал Дон-Кихот. — С двумя тысячами экземпляров на плечах вам придется порядочно повозиться. Боюсь, как бы эта страшная тяжесть не задавила вас.
— Так что же, не дарить же мне свою книгу этим торговцам! — воскликнул переводчик. — Они дадут мне за нее три мараведиса и вообразят, что оказали мне этим Бог весть какое благодеяние... Слуга покорный! Я, слава Богу, уже известен своими трудами, и печатаю книги не для славы, а для барыша, потому что вся наша слава, по-моему, не стоит и выеденного яйца.
— Ну, помогай вам Бог! — произнес Дон-Кихот и подошел к корректору, который исправлял первый лист книги под заглавием «Светильник души».
— Вот такого рода книг следовало бы печатать как можно больше, — заметил рыцарь. — Положим, у нас уже много подобных сочинений, но число закоснелых грешников, нуждающихся в просветлении, еще больше.
Затем он отправился к другой кассе и спросил, что там набирается.
— Вторая часть «Дон-Кихота Ламанчского», написанная каким-то лиценциатом, — ответили ему.
— Знаю я эту пошлую книгу и удивляюсь, что она еще не уничтожена, потому что, кроме наглого вранья и пошлостей, в ней ничего нет. Вымышленные истории тем лучше и интереснее, чем они правдоподобнее, как вообще на свете только то и хорошо, в чем больше правды.
Проговорив это, Дон-Кихот, видимо раздосадованный, покинул типографию.
© «Онлайн-Читать.РФ», 2017-2025. Произведения русской и зарубежной классической литературы бесплатно, полностью и без регистрации.
Обратная связь