о двух приятных и одном неприятном приключениях Дон-Кихота.
Увидев себя в чистом поле, освобожденным от преследований прекрасной, но дерзкой Альтизидоры, Дон-Кихот снова почувствовал себя в своей сфере и с обновленными силами стал ожидать новых приключений.
— Знаешь ли ты, Санчо, — сказал он своему оруженосцу, — что свобода — самое драгоценное благо, дарованное Небом человеку? Ничто не может сравниться со свободою: ни сокровища, скрытые в недрах земли или в безднах моря, ни власть, ни слава и ни что другое. За свободу и честь человек смело может жертвовать жизнью, потому что рабство составляет величайшее из всех бедствий. Ты видел, друг мой, роскошь и великолепие, окружавшие нас в замке герцога. И что же? — Вкушая изысканные блюда и дорогие напитки, я чувствовал себя голодным, потому что пользовался ими не с тою свободой, с какою я пользовался бы своею собственностью. Быть обязанным за что-нибудь другим, значит налагать оковы на свою душу. Счастлив тот, кому дан кусок хлеба, за который он обязан благодарить только Бога.
— А все-таки, ваша милость, — заметил Санчо, — нам следует быть благодарными герцогине за двести золотых, которые она прислала мне через дворецкого на наши путевые расходы. Я храню их возле своего сердца, как живительный бальзам, способный уврачевать всякие раны и невзгоды. Да и мало ли на что могут нам понадобиться деньги: ведь нам придется не все пировать в герцогских замках, того и гляди, опять попадем в какую-нибудь дрянную корчму, где заставят платиться боками, коли не окажется денег в кармане.
В такого рода беседах продолжали свой путь наш странствующий рыцарь и его оруженосец. Проехав около мили, они увидели на обширном лугу человек двенадцать крестьян, мирно закусывавших. Возле них лежало что-то, покрытое белым холстом. Приблизившись к ним, Дон-Кихот вежливо поклонился и спросил, что это у них закрыто холстом.
— Сеньор, — ответил один из крестьян, — это скульптурные и рельефные изображения святых для нашей деревенской часовни. Чтобы они не запылились, мы закрыли их холстом, а чтобы не разбились или не сломались, мы несем их на своих плечах.
— Вы сделаете мне большое удовольствие, если позволите взглянуть на них, — сказал Дон-Кихот. — Изображения, которые так берегут, должны быть очень хороши.
— Зато и цена им хороша, — проговорил крестьянин: — здесь нет ни одного изображения дешевле пятидесяти золотых. Чтобы ваша милость убедились, что я не лгу, сейчас покажу вам эти изображения.
Проворно поднявшись на ноги, он подошел к изображениям и вынул из-под холста деревянное, раскрашенное и местами покрытое золотом изображение святого Георгия, сидящего верхом на коне и вонзающего копье в пасть распростертого у его ног дракона.
— О! — воскликнул Дон-Кихот, увидав воинственную осанку и гордый вид святого. — Это святой Георгий, славнейший из странствующих рыцарей небесного воинства. Между прочим он прославлен и тем, что был ярым защитником молодых дев.
Крестьянин показал еще статую святого Мартина, тоже сидящего верхом и отдающего нищему половину своего плаща.
— Это был также один из христианских искателей приключений, — произнес Дон-Кихот. — Он отличался больше щедростью, чем мужеством. Видишь, Санчо, он отдает бедному половину своего плаща. Наверное, это происходило летом, иначе он отдал бы, по своей удивительной доброте, и весь плащ.
— Нет, — возразил Санчо, — он скорее делал так по пословице, которая говорит: «Чтобы уметь давать, нужно уметь считать».
Дон Кихот улыбнулся и попросил показать ему следующее изображение. Крестьянин достал новую конную статуйку, изображавшую св. Иакова, покровителя Испании, окровавленным мечом сносившего головы маврам.
— Это, — пояснял Дон-Кихот, — рыцарь Христова воинства, святой Иаков Матаморосский, один из храбрейших рыцарей, бывших на земле, а теперь пребывающих на небе.
Затем крестьянин показал святого апостола Павла, падающего с лошади, в ознаменование его чудесного обращения.
— Апостол Павел, — заметил рыцарь, — был сначала злейшим врагом, а потом усерднейшим защитником истинной Церкви. Странствующий рыцарь во время своей жизни, святой на отдыхе после смерти, неутомимый работник в винограднике Господнем, учитель народов, для которых школою служат небеса, а профессором — Сам Господь наш Иисус Христос, — вот кто был этот великий апостол.
Пересмотрев все изображения, Дон-Кихот сказал:
— Я считаю добрым предзнаменованием то, что удостоился встретить эти святые изображения. Я ведь тоже рыцарь, какими были все эти святые; разница между ними и мною состоит в том, что они, как святые, сражались по-небесному, а я, будучи великим грешником, сражаюсь по-земному. Они силою своего духа завоевали небо, а я пока еще ничего не завоевал... Если бы моя несравненная Дульцинея Тобосская могла освободиться от претерпеваемых ею мук, то, быть может, мой рассудок просветлел бы, участь моя улучшилась бы, и я направился бы по другому, более спокойному пути.
— Да услышит тебя Бог и да не услышит грех! — пробормотал себе под нос Санчо.
Как наружность рыцаря, так и его речи, совершенно им и непонятные, не мало удивляли крестьян. Окончив закуску, они взвалили на плечи свою ношу и пошли дальше.
Удивлялся и Санчо тому, что господин его все знал и обо всем мог говорить как по-писаному.
— Ваша милость, — сказал он, — если эта встреча может быть названа приключением, то нужно сознаться, что это одно из самых приятных приключений, случившихся с нами во все время нашего странствования. Оно обошлось без палочных ударов, вам не было даже надобности дотрагиваться до оружия, и ничем мы не пострадали. Да будет же благословен Бог, сподобивший нас натолкнуться на такое славное приключение!
— Ты прав, — ответил Дон-Кихот. — Но не всегда бывает одно и то же. Один случай не походит на другой. В сущности, разумный человек не должен обращать внимания на все те мелкие случайности, которые не подчиняются никаким законам природы и считаются непросвещенными людьми предзнаменованиями. Суевер, встретивший утром при выходе из дома францисканского монаха, сейчас же спешит назад, точно встретил сказочное чудовище. Другой, просыпав на столе соль, становится задумчивым и мрачным, точно природа обязалась уведомлять его об ожидающих его несчастиях. Истинный христианин не должен судить по таким пустякам о намерениях Неба. Сципион, приплыв в Африку и выйдя на берег, споткнулся. Солдаты его увидели в этом дурное предзнаменование, но он, распростерши руки на земле, воскликнул: «Ты не уйдешь теперь от меня, Африка! И держу тебя в руках!» Воодушевленные этим, солдаты помогают ему победить Африку. Таким образом, Санчо, встреча святых изображений была для нас счастливым предзнаменованием.
— Еще бы не счастливым! — вскричал Санчо. — Но я попросил бы вашу милость объяснить мне, почему испанцы, вступая в сражение, кричат: «Святой Иаков!» и — «Замкнись, Испания!..» Разве Испания открыта и ее следует замкнуть? Что это вообще значит?
— Я сейчас тебе это объясню, Санчо, — сказал Дон-Кихот. — Великому рыцарю «Багряного Креста», как был прозван св. Иаков Матаморосский, Небо предназначило быть покровителем Испании, особенно в её кровавых столкновениях с маврами. Поэтому испанцы призывают его во всех битвах, как своего заступника, и не раз видели, как он сам врывался в середину сарацинских легионов и разгромлял их. Что же касается слов: «Y cierra, Espana», то они означают: «Нападай, Испания!» С течением же времени слово «cierra» было искажено и превратилось из прежнего «нападай» в «замкнись», так что все это восклицание получило другой смысл.
Выслушав это объяснение, Санчо почему-то вздохнул и, помолчав с минуту, проговорил:
— Удивляет меня бесстыдство этой Альтизидоры, горничной герцогини. Должно быть ее сильно ранил злодей амур, этот слепой, или, лучше сказать, совсем безглазый охотник, подстреливающий, как говорят, все, что попадет ему по пути. Если, говорят, он изберет своею мишенью чье-нибудь сердце, то, как бы оно ни было мало, он его все истычет стрелами. Впрочем, мне думается, от сердец скромных и благоразумных девиц все стрелы должны отскакивать, как от камней. В сердце же Альтизидоры они, напротив, проходят в самую что ни на есть глубь.
— Да, Санчо, любовь не обращает внимания ни на рассудок ни на приличие. Ты видел или, вернее, слышал, как Альтизидора без малейшего стыда, при всех, открывалась мне в своей любви. Этим она, разумеется, больше смутила меня, чем расположила к себе.
— Неслыханная жестокость! Страшная неблагодарность! — крикнул Санчо, вспомнив возгласы Альтизидоры. — Я бы, кажется, при первом её намеке отдался ей с руками и ногами... О, каменное сердце, бронзовая грудь, железная душа! — продолжал он нараспев и вдруг прибавил: — А я все-таки никак не возьму в толк: что она нашла в вашей милости, чтобы влюбиться в вас до такой степени? Какая красота, какой наряд, какая такая особенность приворожили ее к вам? По-моему, ничего в вашей милости не стоит такой влюбленности. Я часто оглядываю вас с ног до последнего волоска на вашей голове, и вижу, что вы скорее созданы пугать людей, чем влюблять их в себя. Красота, говорят, скорее всего возбуждает любовь, а между тем, — не в обиду будь вам сказано, — вы вовсе не красавец, так из-за чего же этой девушке сходить с ума по вас?
— Санчо, есть два рода красоты: красота душевная и красота телесная, — сказал Дон-Кихот. — Красота душевная выказывается и блистает в уме, знаниях, тонком обращении, щедрости, вежливости, — словом, во всех хороших качествах ума и характера. Все это может быть у человека некрасивого телесно, и наоборот, очень красивый по наружности человек может не обладать внутреннею красотой, а потому и отбивает от себя всякого, кто вглядится в него. Я знаю очень хорошо, что я некрасив наружно, хотя и не уродлив, зато обладаю хорошими душевными качествами, поэтому способен внушить к себе самую пламенную и, что еще лучше, постоянную любовь; а этим не могут похвалиться самые записные красавцы.
Продолжая беседовать, наши искатели приключений углубились в лес, пролегавший близ дороги, как вдруг Дон-Кихот совершенно неожиданно запутался в зеленых шелковых сетях, протянутых между деревьями. Не понимая, что бы это могло значить, он сказал своему оруженосцу:
— Мне кажется, что мы попадаем в одно из самых странных приключений, когда-либо случавшихся с нами. Мне кажется, что преследующие меня со всех сторон волшебники решились задержать нас в пути, в наказание за то, что я так сурово обошелся с Альтизидорой... Но я предупреждаю их, что если бы даже эти сети были не шелковые, а из дамасской стали или крепче тех затворов, в которые ревнивый Вулкан ввергнул Венеру и Марса, я и тогда разорвал бы их как паутину!
Рыцарь собрался уже было продираться со своим конем сквозь сети, как вдруг увидел выходивших из-под группы деревьев двух прелестных пастушек, одетых в парчовые корсажи и юбки, так что сразу являлось сомнение в подлинности этих пастушек. Рассыпавшиеся по плечам волосы их были так светлы, что могли поспорить своим сиянием с самим солнцем. Головы красавиц были обвиты гирляндами из зеленого лавра и красной мирты. На вид им было лет по шестнадцати или, самое большее, по семнадцати. Появление их так ошеломило Дон-Кихота и Санчо, что они оба остановились как очарованные.
Неизвестно, сколько времени продолжалось бы это очарование, если бы его не нарушила одна из красавиц, проговорив серебристым голоском:
— Пожалуйста, сеньор, не разрывайте этих сетей! Мы их устроили для своей забавы, а вовсе не с целью задержать вас. Предвидя ваш вопрос, зачем мы протянули тут сети и кто мы такие, я объясню вам все это в нескольких словах. В одной деревне, милях в двух отсюда, живут несколько гидальго и других благородных лиц. Эти гидальго условились со своими родственниками и друзьями собираться сюда для развлечения, так как это одно из самых прекрасных мест во всех окрестностях. Мы устраиваем здесь Пастушью Аркадию. Женщины приходят сюда переодетые пастушками, а мужчины — пастухами. Мы выучили наизусть две эклоги: одну знаменитого Гарсиласо де-ла-Веги, а другую, на португальском языке, — великого Камоэнса. Но у нас еще не было времени разыграть их, так как мы собрались сюда только вчера. На берегу протекающего но лесу ручья, в густой зелени, мы разбили себе палатки для житья. Прошлою ночью мы протянули по деревьям эти сети, чтобы ловить птиц. Если вам угодно быть нашим гостем, вы доставите нам большое удовольствие и сами приятно проведете время, потому что в нашем обществе нет места скуке и унынию.
Когда пастушка замолчала, Дон-Кихот ответил ей:
— Прекрасная и благородная дама! Встретив купающуюся Диану, Актеон, вероятно, был менее удивлен, чем я, найдя здесь вас. Я не могу не отнестись сочувственно к устраиваемым вами развлечениям и очень признателен вам за любезное приглашение принять в них участие. Если я могу быть вам чем-нибудь полезен, вам нужно сказать только слово, и все будет сделано, что вы пожелаете. Мое звание и моя профессия обязывают меня быть предупредительным и услужливым ко всем, а в особенности к таким прелестным особам, как вы. Если бы эти сети, занимающие такое маленькое пространство, покрывали весь мир, я направился бы отыскивать новые миры, чтобы только не испортить вам удовольствия. Чтобы вы могли поверить этой гиперболе, я скажу вам, что она исходит из уст Дон-Кихота Ламанчского. Быть может вам известно уже это имя?
— О, милый друг мой! — вскричала пастушка, обращаясь к своей подруге. — Какое счастие для нас! Представь себе, с нами говорит самый мужественный, самый влюбленный и самый вежливый рыцарь, какой когда-либо существовал на свете, если только история его подвигов, которую я читала, не лжет!.. Я готова биться об заклад, что его спутник не кто иной, как оруженосец его, Санчо Панца, самый милый и остроумный из всех оруженосцев.
— Ваша милость не ошиблись, — сказал Санчо: — я, действительно, этот самый остроумный оруженосец, а это — мой господин, тот самый Дон-Кихот Ламанчский, о котором так много говорят и печатают.
— Душа моя, — проговорила вторая пастушка, обратившись к подруге, — попросим этих сеньоров остаться с нами и обрадуем этим наших родных и знакомых. Я тоже не только читала, но и слышала о мужестве и великих подвигах сеньора Дон-Кихота, которому нет равного во всем мире. Говорят, он в особенности прославился верностью даме своего сердца, Дульцинее Тобосской, увенчанной всею Испанией пальмой первенства за красоту.
— И она вполне заслужила это, — подхватил Дон-Кихот. — Разве только вы в состоянии соперничать с нею в красоте. Но вы напрасно теряете время, стараясь удержать меня: обязанность моего звания не позволяет мне предаваться сладостному отдыху в кругу красавиц и вообще в каком бы то ни было обществе.
В это время подошел брат одной из пастушек, одетый в богатый и нарядный пастушечий костюм. Пастушки сказали ему, что с ними разговаривает знаменитый Дон-Кихот Ламанчский, которого сопровождает его оруженосец, не менее прославленный историей, которую все заучили наизусть. Услышав это, нарядный пастух обратился к рыцарю с предложением своих услуг, и так настоятельно стал звать его в свою палатку, что Дон-Кихот принужден был уступить. Между тем в сети попало множество птиц, обманутых их зеленым цветом. Палатки оказались вблизи, и там происходила настоящая охота на птиц. Общество состояло из тридцати слишком человек, одетых пастушками и пастухами. Узнав, что имеют честь видеть доблестного рыцаря Дон-Кихота Ламанчского, все присутствовавшие, знакомые с его историей, очень обрадовались.
Дон-Кихота заставили сойти с коня и войти в одну большую палатку, где был приготовлен роскошный обед. Там нашего героя посадили на почетное место. Хотели усадить за стол и Санчо, но оруженосец, верный своей обязанности, отказался от этой чести и поместился за стулом своего господина, чтобы прислуживать ему.
Но окончании обеда Дон-Кихот сказал:
— Хотя многие утверждают, что гордость — величайший грех, но я твердо верую, что ад наполнен неблагодарными, а потому величайшим грехом считаю неблагодарность. И я, по мере сил своих, всегда избегал этого греха с тех пор, как стал жить своим умом. Если я, к сожаленью, не в состоянии отплатить за все сделанное мне добро, то у меня по крайней мере есть желание сделать это. Не имея возможности отплатить за добро соответствующим делом, я стараюсь разглашать по всему свету об оказанном мне благодеянии. Этим я доказываю свою полнейшую готовность при случае отблагодарить и делом. Те, которые принимают, — по большей части ниже дающих. Надо всеми нами стоит наш общий благодетель — Бог, и все наши дары не могут сравниться с Его дарами. Но на выручку бедности приходит благодарность. Вот я и благодарю вас за лестный прием, оказанный вами мне, недостойному. Не имея возможности расквитаться за него таким же приемом у себя, я заключаю себя в тесные границы возможного и объявляю, что стану посреди большой дороги, ведущей в Сарагоссу, и с оружием в руках в течение двух дней буду твердить всем встречным, что прелестные пастушки, виденные мною здесь, прекраснее и любезнее всех дам на свете, кроме несравненной Дульцинеи Тобосской, единой владычицы всех моих дум и помыслов. Да не оскорбит это исключение никого из моих слушателей!
Санчо не мог удержаться, чтобы не сказать:
— Ну, возможно ли, чтобы нашелся на свете такой дерзновенный человек, который стал утверждать, что мой господин не в здравом уме! Какой священник или ученый может поспорить с моим господином в уме и красноречии? И найдется ли где такой храбрый и прославленный рыцарь, который предложил бы сделать то, что предлагает мой господин?
— Найдется ли на всем свете человек, который не сказал бы, что ты — болван! — гневно вскричал Дон-Кихот, обернувшись к своему оруженосцу. — К чему мешаешься ты не в свое дело? Кто велит тебе вызывать на поверку моих умственных способностей?.. Молчи! Не возражай мне! Ступай и оседлай Росинанта, если он расседлан. Я сейчас же отправлюсь исполнить данное мною здесь обещание. Можешь заранее считать поверженными во прах всех, которые осмелятся противоречить мне!
Проговорив эти слова, рыцарь встал со своего места. Все были в сильном недоумении — сумасшедший он или нет?
Напрасно старались отклонить Дон-Кихота от его рыцарского намерения; напрасно уверяли его, что никто и не думает сомневаться в благородстве его чувств и что ему нет никакой нужды предпринимать какой бы то ни было подвиг в доказательство его благодарности, так как это понятно и без того, — ничто не в силах было поколебать воли рыцаря. Сев на Росинанта, он прикрылся щитом, взял наперевес копье и поместился как раз посредине дороги, пролегающей возле большой лесной поляны. Санчо последовал за ним на своем осле. Вся компания тоже отправилась посмотреть, чем кончится это новое предприятие Дон-Кихота.
Заняв позицию, рыцарь громко крикнул:
— Рыцари, оруженосцы, верховые и пешие, проходящие и проезжающие сейчас и те, которым надлежит проехать и пройти но этой дороге в продолжение, текущего и завтрашнего дня! Услышьте, что странствующий рыцарь Дон-Кихот Ламанчский стоит здесь и утверждает, что красота и изящество всего мира, за исключением его владычицы, Дульцинеи Тобосской, не могут сравниться с красотою и любезностью нимф, обитающих на этом лугу, близ этой дубравы. Тот, кто захочет утверждать противное, пусть предстанет предо мною, я жду его!
Дважды повторил рыцарь этот вызов слово в слово, но никто не откликнулся и не принял его. Однако вскоре благоприятствовавшая ему судьба пожелала, чтобы немного спустя показалась на дороге толпа всадников, вооруженных длинными палками. Они ехали беспорядочною кучей и, видимо, торопились куда-то. Увидев их, общество пастухов и пастушек поспешило скрыться в лесу, из боязни, что может произойти кровопролитие. Один Дон-Кихот твердо и бесстрашно остался на своем месте. Санчо трусливо сжался сзади своего господина.
Приблизившись на достаточное расстояние, один из всадников грубо крикнул ему:
— Посторонись, чертова перечница, если не хочешь быть растоптанным быками!
— Нет таких животных, которые могли бы испугать меня! — возразил Дон-Кихот. — Признайте, волшебники, признайте вместе и поодиночке то, что сейчас скажу вам, иначе я вызываю вас на бой!..
Всадники, оказавшиеся погонщиками быков, не успели ответить Дон-Кихоту, а последний не успел посторониться, как громадное стадо быков, вместе со своими провожатыми, гнавшими их в город, где на следующий день должны были происходить турниры, свалили с ног Росинанта с Дон-Кихотом и Длинноуха с Санчо и спокойно перешли через них, как по мосткам.
Страшно помятый, полуистоптанный, Дон-Кихот, собрав остаток сил, кое-как поднялся на ноги и, шатаясь из стороны в сторону, бросился за стадом, крича во все горло:
— Стой, негодная сволочь!.. Остановитесь, нечестивые волшебники!.. С вами желает схватиться рыцарь, но не из тех, которые говорят, что убегающему врагу следует подставлять серебряный мост.
Но крики рыцаря не остановили спешивших проводников стада, обращавших на угрозы Дон Кихота такое же внимание, как на прошлогодние облака. Между тем, окончательно обессиленный, Дон-Кихот был вынужден остановиться сам и сесть на краю дороги. Когда его догнал тоже порядочно помятый Санчо с Росинантом и Длинноухом, рыцарь при помощи оруженосца молча взобрался на коня и, не простясь даже со счастливою Аркадией, со стыдом и разочарованием в душе продолжал путь в Сарагоссу.
© «Онлайн-Читать.РФ», 2017-2025. Произведения русской и зарубежной классической литературы бесплатно, полностью и без регистрации.
Обратная связь