о том, что случилось с Санчо дорогою, и о других не менее интересных событиях.
Как ни спешил Санчо, но попасть в герцогский замок в тот день ему не удалось. Ночь застигла его в поле. Положим, он не горевал по этому случаю, так как стояла весна, и ночевать под открытым небом была не велика беда. Увидев в стороне какие-то развалины, он проехал к ним, думая найти там удобное местечко для ночлега. Но злому року его было угодно, чтобы он со своим ослом провалился в глубокое и мрачное подземелье развалившегося замка. Чувствуя, что он летит в бездну, казавшуюся ему бездонною, Санчо поручил свою душу Богу. К счастью, до дна было не более двадцати футов, и Санчо добрался вниз довольно благополучно, хотя ему и вообразилось, что у него не осталось ни одной целой косточки. Убедившись же, что остался цел и невредим, он поблагодарил Бога за вторичное спасение его от опасности, после чего он начал обшаривать стены подземелья, в надежде отыскать ступени или что-нибудь такое, посредством чего он мог бы выбраться из недр земли на свет Божий. Но стены оказались отвесными и совершенно гладкими, без малейшего выступа и даже крючочка, за который бы можно было уцепиться, чтобы вылезть наверх. Это открытие привело его в отчаяние, усилившееся еще от жалобного рева Длинноуха, получившего порядочные ушибы при падении.
— Вот еще напасть-то! — вскричал Санчо, вырывая у себя клок бороды. — И подумаешь — сколько разных неожиданных бедствий может обрушиться на обитателей этого несчастного мира! Кто бы мог подумать, что человек, только вчера бывший губернатором и издававший законы, сегодня будет заживо похоронен в подземелье, где у него нет ни слуг ни подданных, которые поспешили бы ему на помощь! Теперь нам с Длинноухом остается только одно: умереть здесь с голоду, если только, впрочем, он раньше не издохнет от ушибов, а я — от страха. Всякому свое счастье: господин мой нашел в пещере Монтезиноса накрытый стол и мягкую постель, если он только не соврал, а я дохни тут с голода. Он там видел разных красавиц и вдобавок даже свою несравненную Дульцинею — чтобы ее черт побрал! — а я здесь, наверное, ничего не увижу, кроме змей и ящериц... О, я несчастный! Куда привели меня мои надежды и моя глупость? Отсюда вытащат мои кости, если только их найдут когда-нибудь, кости моего доброго осла... Его по тому только и узнают, что Санчо Панца, как всем известно, никогда не расставался со своим ослом, как и он с ним... О, Господи, Господи! Не суждено, знать, нам умереть на своей родной стороне, между своими, которые отнеслись бы к нам с состраданием, приняли бы наш последний вздох и закрыли бы нам глаза. О, друг мой, о, дорогой товарищ, как дурно я отплатил тебе за твою преданность, за твою верную службу!.. Прости меня и моли судьбу, — моли, как только сумеешь лучше, чтобы она освободила нас из этой ужасной подземной тюрьмы!.. В случае успеха я удвою тебе порцию корма и увенчаю тебя лавровым венком, как увенчивают люди своих дураков-поэтов.
Так плакался бедный Санчо; осел его вторил ему жалобным ревом и раздиравшими душу стонами.
Наконец, после ночи, показавшейся плакавшему и горько вздыхавшему Санчо несколькими веками, проглянула заря, и Санчо убедился, что без посторонней помощи ему ни за что не выбраться из подземелья. Он принялся еще сильнее плакать, кричать в надежде, что кто-нибудь его услышит. Но голос его был гласом вопиющего в пустыне — вокруг не было ни одной живой души. Считая себя окончательно погибшим, Санчо тем не менее поднял на ноги своего четвероногого товарища и дал ему кусок хлеба, уцелевший у него в котомке. Видя, что Длинноух с большим аппетитом поедает хлеб, он сказал ему:
— Видишь, дружище, когда есть хлеб, легче делается на душе.
В эту минуту взгляд Санчо нечаянно упал на брешь в стене, через которую можно было пролезть на коленях. Санчо бросился к этой бреши, прополз в нее и увидел, что она ведет в какой-то проход, который постепенно расширялся и оканчивался новою длинною пещерой. Обломав несколько камней и расширив таким образом отверстие, Санчо с громадным трудом протащил осла в новую пещеру. Там он стал высматривать место, через которое можно было бы выбраться на поверхность земли. Но его не находилось.
— Господи, Боже мой! — вскричал Санчо. — Для меня это приключение — чистое несчастие, а для моего господина оно было бы наслаждением. Эти проклятые подземелья и пещеры, наверное, показались бы ему галереями галиеновского[*] дворца... Он даже сады тут великолепные увидал бы. А я, несчастный, только и жду, что, того и гляди, под моими ногами откроется другое, более глубокое подземелье и поглотит нас с Длинноухом навеки!
Долго пробирался он по мрачной пещере, ведя осла под уздцы, как вдруг ему блеснул в глаза яркий луч света, пробивавшийся сквозь трещину. Луч этот снова воскресил в его истомленной душе надежду на спасение...
Здесь Сид Гамет Бен-Энгели оставляет Санчо и возвращается к Дон-Кихоту, с нетерпением ожидавшему поединка с соблазнителем донны Родригец. Чтобы подготовиться к предстоявшей битве, он выехал верхом из замка и начал в поле делать примерные нападения. При этом Росинант очутился так близко от какой-то пещеры, что едва не слетел в нее. Придержав коня, Дон-Кихот с любопытством заглянул в зияющее отверстие пещеры, и вдруг услыхал оттуда следующие горестные восклицания:
— Эй! Не слышит ли меня сверху какой-нибудь христианин или какой-нибудь милосердый странствующий или не странствующий рыцарь? Если слышит, то да сжалится он над несчастным, заживо похороненным грешником!
Дон-Кихоту показалось, что этот голос, исходивший из глубины земли, принадлежит его бывшему оруженосцу Санчо. Крайне удивленный и вместе с тем испуганный этим, по его мнению, чудом, он крикнул изо всех сил своих легких:
— Кто там? Кто просит о помощи?
— Кто же иной, как не злополучный Санчо Панца! — раздалось в ответ. — Тот самый Санчо Панца, который за грехи свои был сделан из оруженосцев славного рыцаря Дон-Кихота Ламанчского губернатором острова Баратории... Спасите его!
Услышав это, Дон-Кихот снова изумился и ужаснулся: ему вообразилось, что Санчо умер и душа его находится в чистилище. Вполне убежденный в верности своей догадки, он крикнул:
— Заклинаю и умоляю тебя, как христианин-католик, скажи мне: кто ты? Если ты страждущая душа, то что я должен делать для тебя? Обязанный помогать всем страждущим в этом мире, я простираю свою обязанность до того, что помогаю им в мире загробном, когда они сами не в состоянии помочь себе.
— Судя по вашим словам и по голосу, вы, должно быть, мой господин, Дон-Кихот Ламанчский! — кричал из подземелья Санчо.
— Да, я, действительно, Дон-Кихот Ламанчский, — ответил рыцарь. — Я тот, который поклялся всю свою жизнь посвятить на помощь живым и мертвым... Не оставляй же меня в неизвестности и скажи, кто ты. Если ты мой бывший оруженосец Санчо Панца, переставший уже жить, и если душа твоя не в аду, а, по милости Божией, находится в чистилище, то наша святая католическая Церковь может своими молитвами освободить душу твою от мук. Я со своей стороны тоже помогу тебе всем, чем могу. Отвечай же, кто ты?
— Клянусь Создателем, — продолжал кричать Санчо, — что я ваш оруженосец Санчо Панца и что я еще ни разу не умирал в продолжение своей жизни. Оставив губернаторство по причинам, которых нельзя передать в нескольких словах, я вчера вечером упал в это подземелье и остаюсь в нем до сих пор вместе с моим ослом, который может быть свидетелем, что я не лгу.
Осел точно понимал, что говорит его господин, и жалобно заревел на всю пещеру.
— Верно, верно! Теперь я узнаю и голос твой, мой добрый Санчо, и рев Длинноуха! — воскликнул Дон-Кихот. — Подожди немного: я сейчас отправлюсь в замок и возвращусь с несколькими людьми, чтобы вытащить тебя из подземелья.
— Ради Бога, отправляйтесь скорее, господин души моей! — молил Санчо. — Мне становится уж невмоготу видеть себя и моего осла заживо похороненными в недрах земли. Я чувствую, что умираю со страха!
Уговорив своего оруженосца не бояться ничего и ждать скорого спасения, Дон-Кихот рысью поскакал в замок и рассказал там герцогской чете, что случилось с Санчо. Герцог и его супруга догадались, в какое подземелье провалился злополучный толстяк, и удивились только тому, что он оставил свое губернаторство, а они ничего об этом не знали.
Отправленные из замка люди с канатами и блоками не без труда извлекли на свет Божий Санчо и его осла. При этом присутствовал один студент-остряк, который и заметил во всеуслышание:
— Вот как теперь извлекают из недр земли этого отъевшегося грешника, так следовало бы вытаскивать всех дурных губернаторов из их губернаторств!
— Ваша милость, — сказал ему на это Санчо, — я не более десяти или одиннадцати дней тому назад вступил в должность губернатора данного мне острова и теперь уже оставил ее. Во все эти дни я не был ни разу сыт, потому что меня морили голодом доктора. Кроме того, враги переломали мне все кости, и я не имел времени прикоснуться ни к каким доходам, так что, кажется, я вовсе не заслужил, чтобы меня вытаскивали таким образом. Но человек предполагает, а Бог располагает. Он лучше нас знает, что каждому из нас под силу. Пусть никто не плюет в колодец, из которого придется потом пить. И есть сало, да взять его нечем... Бог меня слышит и знает — этого с меня довольно, и я умолкаю, хотя и мог бы сказать еще многое...
— Не сердись, Санчо, — перебил Дон-Кихот, — и не трудись отвечать на то, что тебе сказал этот молодой человек, иначе ты никогда не кончишь. Если молчит твоя совесть, то пусть люди говорят, что хотят. Захотел привязать чужой язык — все равно, что сомкнуть пространство. Когда губернатор оставляет свой пост богатым — его называют вором, а когда он покидает его бедным, то его ругают дураком и болваном.
— Ну, так, значит, меня следует ругать скорее болваном, нежели вором! — проговорил Санчо.
Когда Дон-Кихот с Санчо подъехали к замку, им навстречу вышли герцог и герцогиня. Но прежде, чем раскланяться с ними, Санчо отвел своего осла в конюшню и поместил его там со всевозможным удобством, говоря, что надо вознаградить бедное животное за претерпенные им невзгоды. Покончив с этою заботой, он подошел к герцогской чете, встал перед нею на колени и сказал:
— Ваши величия, вам угодно было отправить меня губернатором на остров Бараторию, хотя я ничем не заслужил такой милости. Бедняком я отправился туда, бедняком и вернулся, ничего не выиграв, ничего и не проиграв; а хорошо или дурно я управлял островом, — про то пусть скажут вашим милостям свидетели моего управления. Постоянно голодный, по воле доктора Педро Рецио, уроженца деревни Тертафуэры, приставленного лечить губернаторов острова Баратории голодом, я разъяснял трудные вопросы, разбирал самые запутанные тяжбы, издавал законы и вообще делал все нужные распоряжения. Третьего дня ночью на остров напали враги, но островитяне говорят, что я своим мужеством и силою своих рук победоносно отразил неприятеля. Дай им Бог такое же счастье в этом мире и блаженство в будущем, потому что они говорят правду! Я взвесил тяжесть, навьючиваемую на плечи губернаторов, и нашел, что она мне не по силам, что этот куль, называемый губернаторством, не для моего овса. И не дожидаясь, чтобы губернаторство бросило меня, я бросил его сам. Вчера утром, на заре, я покинул остров таким, каким нашел его, — с теми же улицами, домами и крышами, как прежде. Ни у кого я ничего не занял и не извлек из своего губернаторства никакой пользы. И хотя я сделал несколько недурных, по моему разумению, распоряжений, но, в сущности, не сделал ничего, потому что приказаний моих, по всей вероятности, никто не станет исполнять. Я покинул остров без всякой другой свиты, кроме моего осла. На дороге мы с ним провалились в глубокое подземелье, расшиблись, провели ночь в страхе и ужасе, утром блуждали по пещерам, ища выхода, лазили сквозь щели, перескакивали через бездонные пропасти... или, по крайней мере, могли бы перескочить через них, если бы они там имелись, и кабы Небо не послало нам на помощь моего доброго господина, то мы на веки-вечные остались бы там. Вот, ваши герцогские светлости, мой отчет вам. Прибавляю только, что в продолжение десятидневного своего губернаторствования я убедился, что создан не для губернаторства, и потому не хочу больше быть губернатором не только острова, но даже целого мира! Убедившись в этом, я целую ноги вашим милостям, и говорю, как ребята в игре: «Скакни оттуда и стань здесь!» Я соскакиваю с губернаторства и становлюсь опять верным слугою моего господина, которому да продлит Господь дни его! С ним мне хотя иногда и приходится есть хлеб в страхе, но все же я бываю сыт, — а это самое важное.
Во время этой речи Дон-Кихот весь дрожал, опасаясь, как бы его оруженосец не намолол, по своему обыкновению, разного вздора, и остался очень доволен, когда убедился, что его опасения были напрасны.
— Глубоко сожалею, — сказал герцог, дружески обняв Санчо, — что ты так скоро отказался от губернаторства. Я подыщу тебе другую, более легкую и выгодную должность.
Герцогиня тоже выразила свое сожаление по поводу отказа Санчо от должности губернатора и приказали приготовить для него хорошую закуску и мягкую постель, в чем он, действительно, сильно нуждался.
© «Онлайн-Читать.РФ», 2017-2025. Произведения русской и зарубежной классической литературы бесплатно, полностью и без регистрации.
Обратная связь