Автор отправляется в путешествие капитаном корабля. Его экипаж составляет против него заговор, держит долгое время под стражей в каюте и высаживает на берег в неизвестной стране. Он направляется внутрь этой страны. Описание особенной породы животных еху. Автор встречает двух гуигнгнмов
Я провел дома с женой и детьми около пяти месяцев и мог бы назвать себя
очень счастливым, если бы научился наконец познавать, что такое счастье. Я
оставил мою бедную жену беременной и принял выгодное предложение занять
должность капитана на корабле "Адвенчюрер", хорошем купеческом судне
вместимостью в 550 тонн. Я хорошо изучил мореходное искусство, а обязанности
хирурга мне порядочно надоели; вот почему, не отказываясь при случае
заняться и этим делом, я пригласил в качестве корабельного врача Роберта
Пьюрефой, человека молодого, но искусного. Мы отплыли из Портсмута 7
сентября 1710 года; 14-го мы встретили у Тенерифа капитана Пококка, из
Бристоля, который направлялся в Кампеши за сандаловым деревом. Но
поднявшаяся 16-го числа буря разъединила нас; по возвращении в Англию я
узнал, что корабль его потонул и из всего экипажа спасся один только юнга.
Этот капитан был славный парень и хороший моряк, но отличался некоторым
упрямством в своих мнениях, и этот недостаток погубил его, как он погубил
уже многих других. Ибо если бы он последовал моему совету, то теперь,
подобно мне, преспокойно находился бы дома в своей семье.
На моем корабле несколько матросов умерло от тропической лихорадки, так
что я принужден был пополнить экипаж людьми с Барбадоса и других Антильских
островов, у которых я останавливался согласно данным мне хозяевами корабля
инструкциям. Но скоро мне пришлось горько раскаяться в этом: оказалось, что
большая часть набранных мною матросов были морские разбойники. Я имел
пятьдесят человек на борту, и мне было поручено вступить в торговые сношения
с индейцами Южного океана и произвести исследование этих широт. Негодяи,
которых я взял на корабль, подговорили остальных матросов, и все они
составили заговор с целью завладеть кораблем и арестовать меня. Однажды
утром они привели свой замысел в исполнение: ворвались ко мне в каюту,
связали мне руки и ноги и угрожали выбросить за борт, если я вздумаю
сопротивляться. Мне оставалось только сказать им, что я их пленник и
покоряюсь своей участи. Они заставили меня поклясться в этом и, когда я
исполнил их требование, развязали меня, приковав лишь за ногу цепью к
кровати и поставив возле моей двери часового с заряженным ружьем, которому
приказали стрелять при малейшей моей попытке к освобождению. Они присылали
мне пищу и питье, а управление кораблем захватили в свои руки. Целью их было
сделаться пиратами и грабить испанцев; однако вследствие своей
малочисленности они не могли заняться этим немедленно. Поэтому они решили
распродать товары, находившиеся на корабле, и направиться к острову
Мадагаскар для пополнения экипажа, так как некоторые из них умерли во время
моего заключения. В течение немногих недель разбойники плавали по океану,
занимаясь торговлей с индейцами. Но я не знал взятого ими курса, так как все
это время находился под строжайшим арестом в каюте, ежеминутно ожидая
жестокой казни, которой они часто угрожали мне.
Девятого мая 1711 года ко мне в каюту спустился некий Джемс Уэлч и
объявил, что по приказанию капитана он высадит меня на берег. Я пытался было
усовестить его, но напрасно; он отказался даже сказать мне, кто был их новым
капитаном. Разбойники посадили меня в баркас, позволив надеть мое лучшее,
почти новое платье и взять небольшой узел белья, а из оружия оставили мне
только тесак; и они были настолько любезны, что не обыскали моих карманов, в
которых находились деньги и кое-какие мелочи. Отплыв от корабля на
расстояние лиги, разбойники высадили меня на берег. Я просил сказать мне,
что это за страна. Мои люди побожились, что знают об этом не больше меня;
они сказали только, что капитан (как они называли его), распродав весь
корабельный груз, решил отделаться от меня, лишь только они увидят
где-нибудь землю. Затем они немедленно отчалили и, посоветовав мне
торопиться, чтобы не быть захваченным приливом, пожелали мне счастливого
пути.
В этом горестном положении я направился вперед наудачу и скоро выбрался
с песчаного берега и присел на холмик отдохнуть и поразмыслить, что делать
дальше. Отдых немного подкрепил мои силы, и я продолжал путь, решив отдаться
в руки первым дикарям, которых встречу по дороге, и купить у них жизнь за
несколько браслетов, стекляшек и других безделушек, какими обыкновенно
запасаются моряки, отправляясь в дикие страны; несколько таких безделушек
находилось и у меня. Местность была пересечена длинными рядами деревьев,
которые, по-видимому, были посажены здесь не рукою человека, а природой;
между деревьями расстилались большие луга и поля, засеянные овсом. Я
осторожно подвигался вперед, оглядываясь по сторонам из боязни, как бы
кто-нибудь не напал на меня врасплох или не подстрелил сзади или сбоку из
лука. Через несколько времени я вышел на проезжую дорогу, на которой заметил
много следов человеческих ног, несколько коровьих, но больше всего
лошадиных. Наконец я увидел в поле каких-то животных; два или три таких же
животных сидели на деревьях. Их крайне странная и безобразная внешность
несколько смутила меня, и я прилег за кустом, чтобы лучше их разглядеть.
Некоторые подошли близко к тому месту, где я лежал, так что я мог видеть их
очень отчетливо. Голова и грудь у них были покрыты густыми волосами — у
одних вьющимися, у других гладкими; бороды их напоминали козлиные; вдоль
спины и передней части лап тянулись узкие полоски шерсти; но остальные части
их тела были голые, так что я мог видеть кожу темно-коричневого цвета.
Хвоста у них не было, и ягодицы были голые, исключая места вокруг заднего
прохода; я полагаю, что природа покрыла эти места волосами, чтобы
предохранить их во время сидения на земле; ибо эти существа сидели, лежали и
часто становились на задние лапы. Вооруженные сильно развитыми крючковатыми
и заостренными когтями на передних и задних лапах, они с ловкостью белки
карабкались на самые высокие деревья. Они часто прыгали, скакали и бегали с
удивительным проворством. Самки были несколько меньше самцов; на голове у
них росли длинные гладкие волосы, но лица были чистые, а другие части тела
были покрыты только легким пушком, кроме заднепроходного отверстия и срамных
частей; вымя их висело между передними лапами и часто, когда они ползли на
четвереньках, почти касалось земли. Волосы как у самцов, так и у самок были
различных цветов: коричневые, черные, красные и желтые. В общем, я никогда
еще во все мои путешествия не встречал более безобразного животного, которое
с первого же взгляда вызывало бы к себе такое отвращение. Полагая, что я
достаточно насмотрелся на них, я встал с чувством омерзения и гадливости и
продолжал свой путь по дороге в надежде, что она приведет меня к хижине
какого-нибудь индейца. Но не успел я сделать нескольких шагов, как встретил
одно из описанных мною животных, направлявшееся прямо ко мне. Заметив меня,
уродина остановилась и с ужасными гримасами вытаращила на меня глаза как на
существо, никогда ею не виданное; затем, подойдя ближе, подняла свою
переднюю лапу — то ли из любопытства, то ли со злым умыслом, — я не мог
определить. Тогда я вынул тесак и плашмя нанес им сильный удар по лапе
животного; я не хотел бить его лезвием, ибо боялся, что навлеку на себя
недовольство обитателей этой страны, если им станет известно, что я убил или
изувечил принадлежащую им скотину. Почувствовав боль, животное пустилось
наутек и завизжало так громко, что из соседнего поля прибежало целое стадо,
штук около сорока, таких же тварей, которые столпились вокруг меня с воем и
ужасными гримасами. Я бросился к дереву и, прислонясь спиной к его стволу,
стал размахивать тесаком, не подпуская их к себе. Однако же несколько
представителей этой проклятой породы, ухватившись за ветви сзади меня,
взобрались на дерево и начали оттуда испражняться мне на голову. Правда, мне
удалось увернуться, прижавшись плотнее к стволу дерева, но я чуть не задохся
от падавшего со всех сторон вокруг меня кала.
Вдруг в этом бедственном положении я увидел, что животные бросились
убегать со всех ног. Тогда я решился оставить дерево и продолжать путь,
недоумевая, что бы могло их так напугать. Но, взглянув налево, я увидел
спокойно двигавшегося по полю коня; появление этого коня, которого мои
преследователи заметили раньше, и было причиной их поспешного бегства.
Приблизившись ко мне, конь слегка вздрогнул, но скоро оправился и стал
смотреть мне прямо в лицо с выражением крайнего удивления. Он осмотрел мои
руки и ноги и несколько раз обошел кругом меня. Я хотел было идти дальше, но
конь загородил дорогу, продолжая кротко смотреть на меня и не выражая ни
малейшего намерения причинить мне какое-либо насилие. Так мы и стояли
некоторое время, оглядывая друг друга; наконец я набрался смелости протянуть
руку к шее коня с намерением его погладить, насвистывая и пустив в ход
приемы, какие обычно применяются жокеями с целью приручить незнакомую
лошадь. Но животное отнеслось к моей ласке, по-видимому, с презрением,
замотало головой, нахмурилось и, тихонько подняв правую переднюю ногу,
отстранило мою руку. Затем конь заржал три или четыре раза, так разнообразно
акцентируя это ржание, что я готов был подумать, уж не разговаривает ли он
на своем языке.
Когда мы стояли таким образом друг против друга, к нам подошел еще один
конь. Он обратился к первому с самым церемонным приветствием: они легонько
постукались друг с другом правыми передними копытами и стали поочередно
ржать, варьируя звуки на разные лады, так что они казались почти
членораздельными. Затем они отошли от меня на несколько шагов, как бы с
намерением посовещаться, и начали прогуливаться рядышком взад и вперед
подобно людям, решающим важный вопрос, но часто при этом посматривали на
меня, словно наблюдая, чтобы я не удрал. Пораженный такими действиями и
поведением неразумных животных, я пришел к заключению, что обитатели этой
страны должны быть мудрейшим народом на земле, если только они одарены
разумом в соответственной степени. Эта мысль подействовала на меня так
успокоительно, что я решил продолжать путь, пока не достигну какого-
нибудь жилья или деревни, или не встречу кого-нибудь из туземцев, оставляя
лошадей беседовать между собой, сколько им вздумается. Но первый конь, серый
в яблоках, заметив, что я ухожу, заржал мне вслед таким выразительным тоном,
что мне показалось, будто я понимаю, чего он хочет; я тотчас повернул назад
и подошел к нему в ожидании дальнейших приказаний. При этом я всячески
старался скрыть свой страх, ибо начал уже немного побаиваться исхода этого
приключения; и читатель легко может себе представить, что положение мое было
не из приятных.
Обе лошади подошли ко мне вплотную и с большим вниманием начали
рассматривать мое лицо и руки. Серый конь потер со всех сторон мою шляпу
правым копытом передней ноги, отчего она так помялась, что мне пришлось
снять ее и поправить; проделав это, я снова надел ее. Мои движения,
по-видимому, сильно поразили серого коня и его товарища (караковой масти):
последний прикоснулся к полам моего кафтана, и то обстоятельство, что они
болтались свободно, снова привело обоих в большое изумление. Караковый конь
погладил меня по правой руке, по-видимому, удивляясь ее мягкости и цвету, но
он так крепко сжал ее между копытом и бабкой, что я не вытерпел и
закричал. После этого оба коня стали прикасаться ко мне осторожнее. В
большое замешательство повергли их мои башмаки и чулки, которые они
многократно ощупывали с ржанием и жестами, очень напоминая философа,
пытающегося понять какое-либо новое и трудное явление.
Вообще поведение этих животных отличалось такой последовательностью и
целесообразностью, такой обдуманностью и рассудительностью, что в конце
концов у меня возникла мысль, уж не волшебники ли это, которые превратились
в лошадей с каким-нибудь неведомым для меня умыслом и, повстречав по дороге
чужестранца, решили позабавиться над ним, а может быть, были действительно
поражены видом человека, по своей одежде, чертам лица и телосложению очень
непохожего на людей, живущих в этой отдаленной стране. Придя к такому
заключению, я отважился обратиться к ним со следующей речью: "Господа, если
вы действительно колдуны, как я имею достаточные основания полагать, то вы
понимаете все языки; поэтому я осмеливаюсь доложить вашей милости, что я —
бедный англичанин, которого злая судьба забросила на ваш берег; и я прошу
разрешения сесть верхом на одного из вас, как на настоящую лошадь, и доехать
до какого-нибудь хутора или деревни, где я мог бы отдохнуть и найти приют. В
благодарность за эту услугу я подарю вам вот этот ножик или этот браслет, —
тут я вынул обе вещицы из кармана. Во время моей речи оба коня стояли молча,
как будто слушая меня с большим вниманием; когда я кончил, они стали
оживленно что-то ржать друг другу, словно ведя между собой серьезный
разговор. Для меня стало ясно тогда, что их язык отлично выражает чувства и
что при незначительном усилии слова его можно разложить на звуки и буквы,
пожалуй, даже легче, чем китайские слова.
Я отчетливо расслышал слово "еху", которое оба коня повторили несколько раз. Хотя я не мог понять его значения, все же, пока они были заняты разговором, я сам старался произнести это слово; как только лошади замолчали, я громко прокричал "еху, еху", всячески подражая ржанью лошади. Это, по-видимому, очень удивило их, и серый конь дважды повторил это слово, как бы желая научить меня правильному его произношению. Я стал повторять за ним возможно точнее и нашел, что с каждым разом делаю заметные успехи, хотя и очень далек от совершенства. После этого караковый конь попробовал научить меня еще одному слову, гораздо более трудному для произношения; согласно английской орфографии его можно написать так: houyhnhnm (гуигнгнм)[*]. Произношение этого слова давалось мне не так легко, как произношение первого, но после двух или трех попыток дело пошло лучше, и оба коня были, по-видимому, поражены моей смышленостью. Поговорив еще немного, вероятно, по-прежнему обо мне, друзья расстались, постукавшись копытами, как и при встрече; затем серый конь сделал мне знак, чтобы я шел вперед, и я счел благоразумным подчиниться его приглашению, пока не найду лучшего руководителя. Когда я замедлял шаги, конь начинал ржать: "ггуун, ггуун". Догадавшись, что означает это ржанье, я постарался по мере сил объяснить ему, что устал и не могу идти скорее; тогда конь останавливался, чтобы дать мне возможность отдохнуть.
© «Онлайн-Читать.РФ», 2017-2025. Произведения русской и зарубежной классической литературы бесплатно, полностью и без регистрации.
Обратная связь