Били копыта. Пели будто:
— Гриб.
Грабь.
Гроб.
Груб. —
Ветром опита,
льдом обута,
улица скользила.
Лошадь на круп
грохнулась,
и сразу
за зевакой зевака,
штаны пришедшие Кузнецким[*] клёшить,
сгрудились,
смех зазвенел и зазвякал:
— Лошадь упала! —
— Упала лошадь! —
Смеялся Кузнецкий.
Лишь один я
голос свой не вмешивал в вой ему.
Подошел
и вижу
глаза лошадиные...
Улица опрокинулась,
течет по-своему...
Подошел и вижу —
за каплищей каплища
по морде катится,
прячется в ше́рсти...
И какая-то общая
звериная тоска
плеща вылилась из меня
и расплылась в шелесте.
«Лошадь, не надо.
Лошадь, слушайте —
чего вы думаете, что вы их плоше?
Деточка,
все мы немножко лошади,
каждый из нас по-своему лошадь».
Может быть
— старая —
и не нуждалась в няньке,
может быть, и мысль ей моя казалась пошла́,
только
лошадь
рванулась,
встала на́ ноги,
ржанула
и пошла.
Хвостом помахивала.
Рыжий ребенок.
Пришла веселая,
стала в стойло.
И все ей казалось —
она жеребенок,
и стоило жить,
и работать стоило.
В. В. Маяковский, 1918
Газ. «Новая жизнь», 1918, № 8, 9 июня (под названием «Отношение к лошадям»); «Все сочиненное»; «13 лет работы», т. 1; «Маяковский для голоса»; «Избранный Маяковский»; Сочинения, т. II.
О замысле этого стихотворения Маяковский упоминает в письме к Л. Ю. Брик из Москвы от апреля — мая 1918 г.: «Стихов не пишу, хотя и хочется очень написать что-нибудь прочувственное про лошадь».
© «Онлайн-Читать.РФ», 2017-2024
Обратная связь